ещё раз повторю, но уже своими словами. Кроме того, я нарисовал по памяти план квартиры, указав примерные размеры, а племянник Коля Белкин воспроизвел его по всем правилам своей профессии архитектора (рис. 100).
Вот как я описал квартиру и мебель.
Первая комната – направо из коридора – гостиная. В ней стояли: пианино (то самое, из Днепропетровска!), диван, буфет, обеденный стол и письменный стол Павла, изящный круглый столик на одной резной ножке и подставка для цветов. Окно выходило на Гражданскую.
Вторая – самая большая – комната отдана детям: из коридора – прямо. Там стояли три кровати, стол Павлика, этажерка с книгами, а также детская мебель: диванчик, хохломской столик и креслице. Позднее появился Сашенькин письменный стол, а Павлику купили новый и поставили его в гостиную (чтобы младшие братья не мешали учить уроки). Кажется, все. Из этой комнаты были выход на балкон и окно во двор.
Третья комната – в углу, соединенная дверьми как с детской, так и с гостиной. Она же – родительская спальня. Окно выходило на балкон. В комнате стояли: папин письменный стол, сработанный собственноручно папой стеллаж для книг, сундук, сделанный дедушкой Иваном, шифоньер, вывезенный из Днепропетровска, родительская полутораспальная кровать. Сперва была старая кровать, позднее купили новую – хромированную. Павел даже помнил, как они с мамой покупали ее в магазине вблизи Московского вокзала. Потом эта кровать переехала в Кишинев. На ней суждено было папе умереть в январе 1970 года.
Упомяну стулья костромской работы – один, вроде бы, жив до сих пор и находится в Кишиневе в квартире родственников. Стулья были сделаны из березы, очень прочные. Они – шесть штук – были куплены ещё в Новоселках и, как напомнил Павел, привезены отцом вместе с детским диванчиком. И ещё одну вещь вспомню: большой ковер, лежавший на полу в гостиной, размером примерно 3 на 2 метра. Его мама купила у спекулянтов где-то в середине 1950-х. Я при этом присутствовал, поэтому смутно, но помню, что сделка происходила во дворах на противоположной стороне Гражданской, вблизи рынка. Ковры были дефицитом, стоили дорого и считались признаком достатка и предметом роскоши. Потом ковер был с нами все годы в Кишиневе. И на стене висел, и на полу лежал. Затем я перевез его в Москву… Кажется, Сашенька отвез его на дачу и он, возможно, там ещё существует. Ковры живут долго, если за ними ухаживать. А за этим ковром мы ухаживали.
Мы – дети – жили здесь легко и свободно, нам многое разрешалось. Большое пространство детской комнаты позволяло играть в подвижные игры. Среди прочего хорошо помню использование стульев и табуретов для возведения разных сооружений – «домиков». Помню, как мне разрешалось опутать нитками, разматывая катушку, вообще все пространство, протягивая «провода» поперек комнаты от кровати к этажерке, от этажерки к дверной ручке, от ручки – к другой кровати: «строил электростанцию». По завершении «строительства» надо