провинциальный городишко были как две капли воды похож на другие такие же маленькие города, которые Хью проехал по пути сюда: аккуратные маленькие домики с цветущими палисадниками, беленые стены церкви на главной городской площади и постепенно приходящее в запустение, почти сельское по виду и убранству кладбище на окраине.
Городское кладбище Клайберта находилось в небольшой рощице с правой стороны дороги на въезде в город. Желая размять затекшее после долгой езды тело, Хью остановил машину на обочине, выключил мотор и отправился прямо туда, где среди высоких луговых трав высились кресты и надгробия. Где-то там должен был покоиться прах предков Хью Олджера, могилы которых он впервые в своей жизни собирался посетить.
Побродив минут пятнадцать между покосившимися надгробиями, на многих из которых беспощадное время уже практически стерло надписи, Хью остановился перед высоким каменным крестом, верхушка которого выглядывала из доходившей до пояса травы. Гранитный крест был отполирован солнцем, ветром и дождями, но вырезанная на нем надпись была еще читаема: «Здесь лежат Элтон и Мария Олджер, мир их праху!»
Олджеры, перед местом упокоения которых стоял сейчас Хью, приходились ему прапрадедом и прапрабабкой. Из собранных им сведений Хью знал, что Элтон Олджер, как и большинство мужчин, носивших эту фамилию до него, был музыкантом, посвятившим свою жизнь бесконечным разъездам и выступлениям на ярмарках и в придорожных забегаловках по всей стране, исполняя старые фольклорные песни под аккомпанемент гитары. И, как и все Олджеры-музыканты до него, закончил свою жизнь, не добившись ни славы, ни денег, зато умер тихой спокойной смертью в собственной постели в возрасте 93 лет.
Пройдя дальше, Хью удалось обнаружить в высокой траве еще несколько могильных плит Олджеров с наполовину стертыми именами, датами и эпитафиями. Возле одной из таких плит он остановился и погрузился в глубокие раздумья, пытаясь понять, какая сила из поколения в поколение держала его прародителей прикованными к этим местам и неизменно заставляла выбирать небогатое ремесло провинциальных музыкантов.
Раздавшееся сзади покашливание вернуло Хью к реальности. Обернувшись, он увидел стоявшего перед ним старика, выцветшие глаза которого и вошедшее в привычку дежурное выражение скорби на морщинистом лице, а также наличие сопровождавшего его старого лохматого пса дворняжьих кровей, выдавали в нем кладбищенского сторожа.
– Добрый день! – постарался как можно приветливей поздороваться Хью.
– Добрый, молодой человек, добрый… Каждый день добрый, если ты служишь Господу и не делаешь зла ближним! – голос старика был скрипучим, как несмазанная дверная петля. – Я уж и забыл, когда это было, чтобы кто-нибудь интересовался могилами Олджеров, – его интонация не была вопросительной, но Хью почувствовал в этих словах явный вопрос: кто же ты, приезжий, невесть зачем остановившийся перед давно