зверей. После третьей повторенной фразы, которую домовой явно проигнорировал, я, разозлившись, изменил заговор:
"Дядька-домовой, приходи к нам на огонек! С бородой нерасчесанной или расчесанной, с глазами заспанными или бодрыми, в одежде дырявой или целой, в шляпе старой или новой. Не стесняйся, не робей, верой и правдой послужи мне, или сгинешь ты на веки вечные!"
В одном помещении не понимаю, с кем я сидеть в осаде не собираюсь, либо он подчинится, либо посмотрим, как волки будут справляться с существом, которое может становиться полуматериальным и при нужде бегать по потолку. Тут загнанный в угол дух, во всех смыслах этого слова, решился подняться, весь скрючившись и словно едва живой, шатающейся походкой подошел к протянутой руке и стал жадно закидывать крошки в рот. С каждой съеденной крошкой он наливался силой, плечи разворачивались, скомканная шерсть справлялась. Тут подошел мой первый домовой и отвесил ему затрещину с такой силой, что слетела фуражка с двумя ленточками. Тот сначала на него недовольно зыркнул и зашипел, сделавшись из-за вставшей дыбом шерсти в два раза больше, чем был. Мой Кузьма не испугался этот раздутый комок шерсти и, схватив его за усы, подтянул к себе и что-то ему прошипел прямо в лицо. На что новый домовой тут же сдулся.
– Это что происходит? – не выдержал молодой полицейский.
– Что тут непонятного? Дух корабля он себе подчинил. А вон тот – указывая на моего домового – показал ему, кто тут старший, а кто безусый стажер, – тут же поддет его напарник.
– У этого безусого усы в два раза длиннее, чем у Батьки, и сам он крупнее, заметно и вон даже фуражку носит. В то время как Батька шегает лет в том, чем мать родила.
– Может и усы длиннее, и сам он крупнее. Но за эти усики его Батька отчитал и место у па…
На дальнейшие их переругивания я не обращал внимания, а прищурившись, стал осматриваться на наличие непонятных духов и других существ, не забыв бросить взгляд и на потолок, так на всякий случай.
– Есть кто еще? – спросил старший.
– Вроде нет! – ответил я.
– Раз нет, то сидим, ждем наших. Завариваться смысла нет, дверь открывается наружу, и я ее вроде как заклинил, – произнес он, осветив помещение.
Смотреть тут явно не на что особо, везде был мусор, и приборы блестели разбитыми циферблатами.
– Кстати, это теплоход "Заря", – вдруг произнес полицейский. – Там должен быть пассажирский отсек, – указав на другую дверь. – Я на таком у нас раньше по реке ходил, но то, что сейчас, кроме частных моторок по реке ничего не ходит. Классная штука, смело можно сказать речной внедорожник, мелководье ему нипочем, и пирсы нахрен не нужны, к любому берегу мог причалить, так что ты сходишь сразу на берег, ножек не замочив. Жаль, отходило свое. Сейчас это ржавое корыто! – произнес он, похлопав ладошкой по корпусу. После его последних слов домовой с фуражкой словно с цепи сорвался. Шерсть дыбом встала, глаза выпучил, сам от возмущения не мог стоять, все время подпрыгивая на месте разъяренно шипя, при этом руками возмущенно машет. Возмущение домового больше