раскаленное железо. Но углубившийся в пустыню юноша не слышал.
– Тебе было три года, Иисусе, а мне – на год больше, – снова заговорила женщина. – У двери моего дома было три ступеньки, я сидела на верхней и смотрела, как ты несколько часов кряду, падая и снова вставая, тщетно пытался подняться на первую ступеньку. А я даже руки не протянула, чтобы помочь тебе. Мне хотелось, чтобы ты добрался до меня, но только после того, как намучаешься вдоволь… Помнишь?
Демон, один из семи пребывавших в ней демонов, подстрекал ее вести такие разговоры и мучить находившегося рядом мужчину.
– Затем, несколько часов спустя, тебе все же удалось подняться на первую ступеньку, и ты принялся подниматься на вторую… Затем – на третью, где я сидела неподвижно и ожидала тебя. А затем…
Юноша встрепенулся, протянул руку.
– Молчи! – воскликнул он. – Остановись!
Но лицо женщины светилось и играло, отблески огня лизали ее брови, губы, подбородок, открытую шею. Она взяла горсть лавровых листьев, чтобы бросить их в огонь, и вздохнула:
– А затем ты взял меня за руку, взял меня за руку, Иисусе, мы пошли внутрь и легли на камешках во дворе. Мы прильнули друг к другу стопами и чувствовали, как тепло наших тел сливается, поднимаясь от ног к бедрам, к пояснице, мы закрыли глаза…
– Молчи! – снова воскликнул юноша и протянул руку, чтобы зажать ей рот, но сдержался, боясь прикасаться к ее губам.
Женщина вздохнула.
– Большего наслаждения я не испытывала никогда в жизни, – прошептала она, понизив голос, и добавила: – Это наслаждение я и пытаюсь найти каждый раз то с одним, то с другим мужчиной… Это наслаждение, Иисусе… Но тщетно стремлюсь я к нему…
Юноша спрятал лицо между коленями.
«Адонаи, – шептал он. – Помоги, Адонаи!»
В комнате было тепло, тихо и слышно только, как посвистывает пожирающий дрова огонь да закипает, издавая запахи, еда. А снаружи небо шумно низвергало мужские воды на открывшую ему свое лоно томно стонавшую землю.
– О чем ты думаешь, Иисусе? – спросила Магдалина, не решаясь больше смотреть на мужчину.
– О Боге, – ответил тот сдавленным голосом. – О Боге, об Адонаи.
Сказав это, Сын Марии тут же раскаялся, что произнес в этом доме Его святое имя.
Магдалина резко вскочила и отошла от огня к двери. Ярость охватила ее.
«Вот кто, – подумала она, – вот кто враг лютый. Вот кто всегда вмешивается, вот кто зол, завистлив и не дает нам радоваться…»
Она стала у двери и прислушалась. Небо ревело, поднялся смерч, гранатовые деревья во дворе ударялись друг о друга, готовые сломаться.
– Дождь идет, – сказала Магдалина.
– Я пойду, – ответил юноша и встал.
– Сначала поешь, наберись сил. Куда ты пойдешь в эту пору? Темно, хоть глаз выколи, и дождь льет.
Она сняла висевшую на стене круглую циновку и положила ее на пол. Затем поставила горшок, открыла выдолбленный в стене шкафчик, достала оттуда зачерствевший ячменный калач и две глиняные