Но рыжебородый опередил его: одним прыжком он очутился у креста и стал яростно колотить по нему кулаками и плевать на крест, словно это был человек. Когда он обернулся, его борода, усы, брови укололи юношу в лицо.
– Тебе не стыдно? – кричал рыжебородый. – Все плотники в Назарете, Кане и Капернауме отказались изготовлять крест для Зилота, а ты… Тебе не стыдно? Не страшно? Что, если Мессия придет и застанет тебя за изготовлением креста для него? Что если Зилот, которого распинают сегодня, и есть Мессия? Почему у тебя не хватило мужества ответить центуриону, как ответили другие: «Я не изготовляю крестов, на которых распинают героев Израиля!»
Он встряхнул отрешенного плотника за плечо:
– Что же ты молчишь? Куда ты смотришь?
Рыжебородый ударил юношу, прижал его к стене.
– Да ты трус, – бросил он с презрением. – Трус! Трус! Слышишь? Ты не способен ни на что!
Зычный крик рассек воздух. Рыжебородый оставил юношу и повернул свою образину к двери, прислушиваясь. Шум и гам, мужчины и женщины, многолюдная толпа, крики: «Глашатай! Глашатай!» В воздухе снова раздался зычный голос:
– Сыны и дщери Авраама, Исаака, Иакова! Повеление властелина! Слушайте и внимайте! Закрывайте свои мастерские и таверны! Прекращайте работу в поле! Пусть матери возьмут детей своих, а старцы – посохи и ступайте поглядеть! Ступайте поглядеть и вы, калеки убогие, глухие и паралитики! Поглядеть, как карают тех, кто осмелился поднять голову против владыки нашего – императора, да живет он многие лета! Поглядеть, как умрет преступный мятежник Зилот!
Рыжебородый открыл дверь и увидел угрожающе молчащую толпу, увидел стоявшего на камне глашатая – худощавого, с длинной шеей, с длинными ногами, с непокрытой головой. Увидев его, рыжебородый сплюнул.
– Будь ты проклят, предатель! – прорычал он и яростно захлопнул дверь.
Рыжебородый повернулся к юноше. Глаза его горели гневом.
– Полюбуйся на сына твоего отца – предателя Симона! – произнес он со злостью.
– Он не виноват. Это моя вина, – скорбно сказал юноша. – Моя…
И добавил:
– Из-за меня мать прогнала его из дому… Из-за меня… И теперь он…
Половина лица рыжебородого – та, на которой был свет, – смягчилась, словно испытывая сострадание к юноше.
– Как же ты думаешь искупить все эти прегрешения, несчастный? – спросил он.
Юноша ответил не сразу. Несколько раз он раскрывал уста, но язык не повиновался ему.
– Собственной жизнью, своей собственной жизнью, брат Иуда, – наконец с трудом произнес он. – Ничего другого у меня нет.
Рыжебородый вздрогнул. В мастерской было уже достаточно света, который проникал через дверные щели и окошко в потолке. Большие, блестящие черные глаза юноши светились. Голос его был полон горечи и страха.
– «Собственной жизнью»? – Рыжебородый схватил юношу за подбородок. – Не отворачивайся, ты уже взрослый, так имей мужество посмотреть мне в глаза! «Собственной