же сказала!
Алесса стукнула чашки друг о друга и разбила одну из них. В раковину капнула кровь. Она засунула пальцы в рот. Кровь была соленой и отдавала горечью. Как и ее жизнь.
– Дуреха. Дай я сама, – Ламия домыла посуду.
– Мама, а что там за часы тебе достались? Больше похоже на какую-то шутку.
Ламия засияла, как хрусталь.
– О, это вовсе не шутка, а очень щедрый подарок. Карманные часы. Папа… дедушка Омар всю жизнь собирал эту коллекцию.
– Наверно, стоит целое состояние?
– Наверно, но я не собираюсь их продавать, – мать достала телефон и показала ей фотографии своих питомцев. – Посмотри, какие они изящные, как сверкают на солнце. Медь, серебро, золото… – она вдруг опечалилась. – В детстве я обожала играть с ними. Я вешала часы на шею, как кулон, мяла цепочку в руках. Для меня это было прикосновением к другой эпохе. В итоге папа строго-настрого запретил мне трогать его сокровища. Он так и хранил их всю жизнь: под стеклом. Как и свои чувства.
Алесса поняла, о чем она говорит.
– А теперь я могу делать с часами все, что захочу. И никогда с ними не расстанусь. Потому это самый лучший подарок, который он мог сделать мне.
В окно постучал Джан, он указал на время. Пора ехать.
– Я очень рада за тебя, мама. Ты приезжай ко мне почаще, – Алесса поцеловала ее.
– И я за тебя, дочка. Ты заслужила этот дом, как никто другой. Ты уже была на кладбище?
– Нет.
Ламия нахмурилась, взяла дочь за руки.
– Ты должна простить его, Алесса. Он мертв и не сможет спать спокойно, если ты будешь поминать его плохим словом.
– Тогда я буду молчать.
– Алесса…
– Неужели ты не понимаешь? Часть меня так и осталась там, в чертовой коробке.
– И ты винишь его?
– А не должна?
Ламия поднесла холодные ладони дочери к лицу, дыхнула горячим воздухом и растерла их.
– Пойми, дочка, он был совсем юным, когда ушел на войну. А оттуда все возвращаются… другими. Я хочу сказать, обстоятельства сделали его жестким.
– Жестоким, – поправила Алесса.
– И категоричным. Если он что-то решил, тебе его не переспорить. – говоря об отце, Ламия улыбалась. Но смысл речей не сочетался с улыбкой. – Я его не оправдываю, просто думаю, он видел жизнь по-своему, не так, как мы. Он делил людей на врагов и воинов. Но я уверена, дедушка желал тебе лишь добра.
Алесса задумалась, затем сказала:
– Знаешь, мама, люди бывают двух типов: одни натворят дел, другие потом с этим живут.
Джан вошел в дом.
– Мы уезжаем.
– Чао, дочка! – Ламия подарила последний поцелуй.
Ламия исчезла с ним. Алесса ощутила в груди твердый сгусток. До чего же больно. Она не стала дожидаться Ениса и открыла бутылку просекко. После визита родни ей стало тошно, а как известно, горе лучше всего топить в вине. Когда пришел Енис, она уже была пьяна. Он не сказал ни слова осуждения, отчего стал ей более мил. Он разрезал сыр и присоединился. Алесса смотрела на огонь, воображение рисовало образы чудищ, которые вылазили из ее детских книжек. Поэтому в девять лет она бросила читать, чтобы