рождаемые во исполнение божественной воли и соединяющие своим присутствием в культуре время богов и время людей.
Od. III. 1-5
Гелиос с моря прекрасного встал на медном
Своде небес, чтоб сиять для бессметных богов и для смертных
Року подвластных людей, на земле плодоносной живущих.
В этом мире все соединяется движением, все находится в потоке взаимовращений тел и вещей.
Все отзывается навстречу чаяниям друг друга и все отражается во всем. Тогда и Земля слышит человеческую боль и встает на защиту человека, укрывая его, как мать укрывает своих детей:
Il. XIV 346-351:
Молвил и крепко руками свою охватил он супругу.
Тотчас под ними земля возрастила цветущие травы.
Донник росистый, шафран и густые цветы гиацинта, -
Мягкие, Зевса и Геру вознесшие вверх над землею.
Там они улеглись и покрылись густым, золотистым
Облаком; капли росы с него падали наземь, сверкая.
Но сама Земля подвластна стихии Фатума и не всегда воля и сострадание Земли способны осуществиться в действие сострадания. Эта слабость и недостаточность вызывают муки страдающей Земли, которая по мере взросления человечества обретает образ скорбящей матери. И каждый отпечаток памяти, как видится человеку, сохраняется на теле Земли как шрам и как след. Земля исполнена таких следов, оставляемых движениями тел, вещей, людей и стихий. Они и формируют земной ландшафт как память Земли.
Воля к свету
В визуальном аспекте эти остаточные следы, запечатления форм и траекторий подвижности, направлений, намерений и нацеленностей действия, отпечатки воздействия его энергии, производят эффекты свечения – то угасающего, то возгорающегося; непрерывности – разряжаемой и уплотняемой; длительности; пульсации и т.п. Вместе они представляют словно собирательный образ активности тела, в восприятии которого отсутствует определенный фокус. Несфокусированное визуальное восприятие, в котором стираются границы тела и периферии, производит эффекты, когда само тело представляется как бы перетекающим во вмещающее его пространство собственной энергией действия.
При таком восприятии тела и вещи утрачивают собственные границы, переливаются вовне себя, вещи связываются с другими вещами, воспринимают их признаки, свойства и качества, и проникаемые их силами и энергиями, собственными взвихрениями свиваются со стихиями, производят эффекты разъятий и срастаний, прободений и рассечений, создают образы пульсирующей и содрогающейся плоти, аморфной массы, лишенной признаков центра и периферии, вообще любых признаков порядка, структуры или состава43. «Разумеется, немыслимо ни фиксирование периферии без созерцания непосредственной данности предмета, ни это последнее без фиксирования периферии»44. Отношение к центра и периферии имеет здесь едва ли не основной значение, поскольку именно в нем раскрывается драматургия отношения или игры света и тьмы.
Так А. Ф. Лосев характеризует феноменологические основания или интуиции античного мировосприятия.