дальше, несложно и поверить. В стене здания маяка была трещина размером с человека. Внезапно, когда я проходил мимо, меня поразило жгучее, неодолимое желание залезть внутрь, что я и сделал. Зачем? Один Элеос знает. После того, как я какое-то время полз в темноте, я наткнулся на деревянный ящик. Вытащив его на солнечный свет, я обнаружил, что нашел не что иное, как ящик отборного рома. O Fortuna! И мы начали праздновать. Кто же знал, что ночью начнется шторм и на рифы рядом с островом выбросит корабль?
Шатаясь от хмеля, брел я по камням к лодке спасать утопающих. Только подумать, а ведь еще не так давно я не пил вовсе, но Дикие земли и дозор все изменили. Джозеф, который был пьян еще сильнее, чем я, остался на маяке поддерживать огонь и готовиться принимать пострадавших. Окатываемый солеными брызгами я подошел к лодке, освещая путь ручным фонарем. Несколько раз я падал и сильно царапался об острые камни, но боли я почти не чувствовал то ли от алкоголя, то ли от адреналина. До рифа было плыть недалеко.
До смерти перепуганные выжившие с корабля, в панике запрыгивали ко мне в шлюпку, едва не переворачивая её. Из экипажа и пассажиров судна, оказавшегося гражданским, выжило всего восемь человек, но и это неплохо для такого страшного события. Таким образом, мы обрели сожителей примерно на неделю. Один из выживших, пожилой человек, на вид джентльмен, постоянно твердил, будто бы духи моря взбесились и обрушились на людей за наши грехи и нашу ненависть.
– Дно Холодного моря усеяно человеческими костями, они – его ковер, – твердил он совершенно спокойным голосом. В этот поздний час нас было только трое: я, Джозеф, и старик. Он продолжал, – и только вдумайтесь, молодые люди: сотни скелетов, остовы погибших кораблей все еще лежат там, под толщей воды погребенные. Они кричат в моих снах, жаждут солнечного света, для них недосягаемого. Они сливаются в одну богомерзкую массу костей, ила, просоленных досок, неприкаянных душ. Они бьются, ворочаются под водой, создавая волны, порождая шторма.
– Ничего себе вы придумывали, – поразился я.
– Якорь тебе на язык, старик, – вдруг взбесился Вортекс, – оставь мертвых моряков в покое. То, что мертво должно оставаться мертвым, – окончил он нервно.
– Люди не дети моря, мы не можем упокоиться в воде, мы на уровне крови хотим вернуться в теплую землю. Гнить там, а не в пучине.
– Так, – я встал с места, – пора тебе спать, старик, нечего тебе больше пугать нас.
Через пару дней пришел корабль, который забрал бедолаг потерпевших кораблекрушение на большую землю. После того злополучного разговора с выжившим из ума стариком Джозеф Вортекс заметно помрачнел. А мне и не верилось, что такие рассуждения могли наложить свой отпечаток на бывалом моряке. Думалось мне, демагогия о мертвецах в морских глубинах вскрыла старую рану на душе Вортекса. Я часто стал видеть его задумчивым. Он стал говорить на весьма странные, почти экзистенциальные темы. Под конец второго месяца служения на маяке разразился шторм невиданной силы. По сравнению