поток самых пугающих предположений. Вдруг в таком состоянии она выбежала на улицу следом за мной? А что, если её задержала полиция?
Если всё случившееся мне просто привиделось, мама бы уже непременно озаботилась отсутствием единственной, двадцати пяти лет от роду дочери. Из чего следовало – что-то всё же пошло не так, и мне стоило как можно скорее вернуться домой, но… столько различных «но», порождённых тупым страхом, копошилось в моих мыслях последние несколько часов.
– Не звонила. Считаешь, мне стоит вернуться домой и проверить её?
– А ты хочешь возвращаться домой?
– Нет, – недолго думая, призналась я. – Скажи честно, я сошла с ума?
– За пять лет в университете ты так ничего обо мне и не поняла, Аника Ришар.
В немом вопросе я вздёрнула одну, а затем и другую бровь.
– Я не из тех, кто судит людей. Я ведь приезжий без цента в кармане, забыла?
– Точно! – вдруг осенило меня. – Ты же из Сирии. Ты знаешь арабский?
– Знаю. – От того, как резко и радостно он кивнул головой, очки слетели с переносицы и повисли на подбородке.
– А если я тебе кое-что покажу, сможешь перевести?
Я схватила письмо бабушки, чтобы показать маме, а потом, убегая, машинально сунула его в карман. На то, чтобы собраться с мыслями, потребовалось какое-то время. Я боялась вновь что-то услышать, но ничего не произошло, когда Жерар взял письмо. Вполне обычный клочок бумаги в непропорционально маленьких по сравнению с туловищем руках выглядел совершенно безобидным.
– Чьё оно?
– Моей бабушки или прабабушки. Я не знаю.
Быстро пробежавшись по строчкам, он почесал бороду и повернул голову в мою сторону.
– Ну тут ничего интересного. Она по кому-то очень скучает и ждёт не дождётся, когда на свет появится их долгожданный малыш. Париж, 1968.
– Значит, бабушка.
– Писала она с ошибками. Безграмотная у тебя бабуля.
Я смерила парня гневным взглядом, а сама снова задумалась о том, что почти ничего не знаю о матери своего отца. Имелась ли вообще какая-то связь между ней и тем, что пыталось прогнать меня вчера вечером? Имелась ли вообще хоть какая-то связь между событиями, предшествующими маминому психозу?
– Чёрт, десять утра, – вдруг спохватился Жерар. – Кафе следовало открыть ещё час назад!
– Это же твоё кафе. Тебя никто не уволит за опоздание. Ты сам себе босс.
– Аника, – теперь он говорил с нескрываемой насмешкой, как это делали взрослые, поучая малых детей, – в этом, понимаешь ли, и заключается проблема. Боссы платят на несколько месяцев вперёд. При банкротстве малого бизнеса таких поблажек не будет.
Я размышляла о тяжёлой судьбе Жерара, шлёпая по лужам в сторону Лувра. В провонявшем пóтом чёрном худи и солнцезащитных очках, скрывающих красноту глаз, я походила на типичную уроженку Обервилье. Наконец-то! Потребовались всего полгода и прогрессирующая шизофрения.
Мама по-прежнему не звонила.