со всего мира возились с таинственными манускриптами, руководили раскопками.
Александр Робинс попал сюда, вернувшись из экспедиции в Иран. Там он и его команда раскопали какую-то фантастическую реликвию, наполовину замурованную в камень, и теперь целыми днями корпели над тем, чтобы аккуратно извлечь находку. Они предполагали, что разыскали величайшую из загадок древнего Египта – Око Гора.
Сложность точного определения заключалась в том, что Око являлось чем-то вроде образа, символа. Одни древние манускрипты описывали его как атрибут одежды фараонов, другие утверждали, что фараоны носили многочисленные подделки, а настоящее Око боги так и не передали людям.
Каким образом можно отыскать предмет, который никогда не существовал? Этих тонкостей археологической жизни мне было не суждено понять. Здесь, в кабинете Робинса, я поселилась по другой причине.
Мы искали перевод. Точнее… пытались найти перевод. Целыми днями я сидела в углу кабинета профессора, пролистывая с десяток самых диковинных, таинственных и древних книг.
Новый подход к лечению моей «шизофрении» заключался в попытке перевести «голос подсознания». Робинс младший неплохо владел арабским, чуть хуже – фарси. Ввиду своей деятельности худо-бедно разбирался в египетской иероглифике.
Я ничего в этом не соображала и даже смутно не могла представить, откуда и куда следовало копать. Фразу не удавалось перевести ни на один из языков. По моей транскрипции Робинс набросал, как эти слова выглядели на арабском. У нас было только это, да телефон с переводчиком, на который я снимала страницы книг, а затем воспроизводила их, пробуя расслышать знакомые мотивы.
– Ты сегодня рано, – заходя в кабинет, заметил Алекс. Спустя две недели в этой конуре я стала находить его общество приятным. Похоже, виной тому стало отчаяние или же кардинально изменившийся образ жизни.
Не так давно я не обращала внимания на скромных и порядочных мужчин, реализующих своё «я» в работе, а не в бесконечных скандалах и тусовках.
Алекс был спокойным и рассудительным. Он горел своей работой и ни разу за две недели не посмотрел на меня даже с лёгким намёком на неприличные мысли. О своей жизни в Америке всегда отзывался кратко: много работы, учёба, два школьных друга. То, в каких пропорциях мешать водку с соком, понятия не имел. Коротко уведомив меня, что не состоит в отношениях, свёл на нет попытку поговорить о личном.
Если бы мы начали встречаться, я могла бы спать спокойно и не переживать о том, где и с кем он находится. Казалось, Робинс в целом не знал о существовании ряда таких слов, как измены, алкоголь, наркотики и секс.
Хотя, с сексом я, конечно, погорячилась. Приятная наружность профессора подразумевала наличие хоть и не регулярной, но какой-никакой половой жизни.
Алекс уместился на шаткой табуретке с колёсиками напротив кресла, в котором я скрутилась, и протянул мне бумажный стаканчик с кофе.
Вся западная стена и дверь были выполнены из стекла, но даже несмотря