случае не имеется ввиду его личная жизнь, а жизнь вообще, как некая безоговорочная субстанция.
Откуда-то из глубины дома появилась худенькая немолодая женщина с крашеными стрижеными волосами, блестящими черными очами, утомленным лицом и как бы настороженной, изучающей улыбкой на нем.
– Здравствуйте, Виктор, я – Хава, жена Аркадия, рада вас видеть у нас, – сказала она Кроненбергу.
Черные глаза ее горели, по внешнему виду этой женщины Виктор с первого взгляда сразу же понял, что у нее не было и нет своих детей. Непонятно, почему Кроненберг так решил, но он согласился с этой своей неожиданной мыслью сразу же. Потом оказалось, что он был прав. С Витей такое случалось достаточно часто, он угадывал какие-то подробности жизни у совершенно незнакомых и посторонних людей.
– Вам нравится здесь? – спросила женщина, вглядываясь в лицо Виктора с интересом.
Витя кивнул, что, «конечно, нравится, о чем речь». Женщина вышла и через пару минут вернулась, держа двумя напряженными руками большое блюдо, на котором были разложены треугольные бутербродики с колбасой и огурцами, и обрезанными корками. Присутствовали также нарезанные вдоль болгарские перцы, бутоны цветной капусты в каплях желтого рассола и много чего другого, что Витя не разглядел и не желал разглядывать, чтобы не казаться уж совсем дикарем. Но бутылку «Мартеля» он видел перед собой воочию и относился к ней соответственно. На тумбочке возле окна стояла керамическая ваза синего цвета с большим букетом полевых цветов, украшавших салон.
Квадратный кусок пейзажа, видного в окне, со звуками беспрерывно поющих неведомых птиц, говорил о том, что там, на улице, слишком жарко для споров и скандалов. Слишком зелено все вокруг, торжество солнца и хлорофилла. И тишины. Вообще, Виктор все время жизни в Иерусалиме поражался уровню тишины вокруг себя. Он никак этого не ожидал от столичного места в отдалении от моря. У него было свое представление о жизни в Иерусалиме, которое не совпало с действительностью. Он не совпадал с действительностью, особый бедный человек, ни там и ни тут, что многое объясняет.
Так вот, тишина в столице. Речь идет о звуковой атмосфере и общем фоне, на котором даже восточная музыка, звучавшая в многоцелевом, перегруженном товарами киоске на площади из очень сильного японского двухкассетника, казалась тихим проигрышем из великого и изрядно поднадоевшего уже фортепианного цикла Чайковского «Времена года».
В салоне Аркадия и Хавы Крон вдоль стен стояли книжные полки с изданиями на иврите, русском, английском, испанском и арабском языках. Это не было принято у местных жителей, которые в лучшем случае скрывали три-четыре томика в спальне или религиозные сборники в пластиковом переплете на тумбочке возле кровати. Рядом обычно лежала кипа ежедневных газет и городских изданий, очень популярных эзотерических, многостраничных, что твой роман, социально и прогрессивно направленных страниц под общим названием «Мой город», «Мой любимый город», «Мое лучшее поселение», «Город нашей мечты»,