что денег в обрез. Знаю, что папа перебивается непостоянными заработками. Далеко не всегда успешными и оплачиваемыми. Знаю, что на куклу можно только смотреть. В телевизоре. Завидовать одноклассницам побогаче, которые приносят барби в школу то ли поиграть, то ли прихвастнуть, то ли и то и другое.
В один из стандартных вечеров, где ничего не предвещает ничего – ни печалей ни радостей, родители уходят в магазин (и стихийный базарчик рядом с ним) и возвращаются домой с коробкой. В коробке невероятная неописуемая барби в блестящем платье. Я не верю своим глазам. Я счастлива. Барби. Просто так. Барби самая красивая – у нее белые волосы и открытое почти бальное блестящее парчовое платье с оборками.
Папа отдает мне ее в руки. Они с мамой уходят на кухню, я чувствую всей собой флер их теплоты от того, как они смотрят на мою бьющую через край радость и неверие свои глазам. От счастья я кружусь в зале, держа куклу на вытянутых руках. Я кружусь, когда меня никто не видит – мне неловко выражать свои эмоции, особенно позитивные. Как будто установлен внутренний запрет на радость.
Каждое лето я уезжаю в деревню к бабушке на одну-две недели. В деревне общая тусовка из местных “девчат” и “понаехавших” на лето. Мы сидим в нашем дворе под елками. Разговор заходит о барби – девчонки мерятся платьями и прическами. О, я тоже в теме, я тоже могу принять участие! Встрепенувшись, что-то внутри меня ликует. Я говорю, что барби и у меня тоже есть! Даже с собой – здесь в деревне. Не только у меня – мы договариваемся встретиться с барби завтра.
Утро. Покрывало лежит на траве. Мы сидим каждая со своей куклой и гардеробом в коробках. Старшая девочка берет мою, рассматривает, фыркает. “Она не настоящая, у нее колени не гнутся”. Новость бьет больно. Как не настоящая? Вот же, такая же барби. Мне показывают свои куклы – они сделаны из другого материала, они на самом деле другие – более качественные, более красивые.
Я никогда не видела таких, я играю всегда одна, мне не с чем сравнивать. Внимательно рассматриваю. С горечью понимаю, что да, так и есть. Другая. Подделка. Я сгибаю пластмассовые колени своей куклы. Шучу: “Вот же, гнутся”. Перевожу в шутку, Они на полном серьезе продолжают доказывать, смотря как на дурочку. Я не хочу признавать, что я хуже, потому что у меня кукла хуже. Да и коза у меня дура. “Как с тобой играть”, – фонит в моей голове, – “ у нее же даже колени не гнутся.”
Всю жизнь я перевожу в шутку все моменты, где чувствую себя неловко, обидно, ущербно. Это шикарная ширма, за ней так удобно и безопасно прятаться. На одном из психологических тренингов мне на это укажут. Я отсмеюсь, но задумаюсь. Шутить стану меньше. Оказывается, это иногда ранит окружающих. Офигею от этого осознания. Ребят, ну вы чего, серьезно что ли?
***
Мама с работы звонит домой, мы разговариваем. Я сижу одна дома, и мама контролирует меня по телефону несколько раз за день. Маму срочно куда-то зовут, и трубку берет трубку ее коллега. Она беспрестанно шутит, постоянно валяет дурака. Дурочку. У нее даже фамилия такая же дуракавалятельная. Спрашивает,