металл, и подкова со стального копыта отскочила и канула вниз. Викл захромал, сбавляя ход. Захрапел недовольно.
– Потерпи, – сказал ворон, – еще минута, и мы у Башни.
Со звоном отпала вторая подкова, запрыгала по камням, а за ней и третья. Конь застонал, карабкаясь по склону, и я хотел закричать, подбодрить его, но только растревожил ворона, снова присевшего на плечо. Прокл бил крыльями, пытаясь удержаться. А Горн все трубил наверху, за тонкой туманной пеленой, где обгорелая вершина Башни Зверя поднималась к мрачным небесам.
Анна-Белл молчала, вцепившись в меня.
Мы перевалили через край, и Викл, обессиленный, рухнул на колени. Я спихнул девушку на камни и встал во весь рост.
Молнии упрямо били в скалу. Ветер трепал изодранный плащ, когти продирались сквозь перчатки. Я снял их и отбросил их в сторону. Вытащил меч из ножен, глядя, как он тускнеет и теряет острый блеск кромок прямо на глазах, под пение Горна, слышимое даже сквозь непрерывный гром. Птицы на башне кричали, и мой ворон вторил им.
Я положил Сталь на камни, и меч треснул от этого прикосновения, истлевая, разваливаясь на куски. Все так. Мой Голос имеет большую силу. Я заключил часть его – часть себя – в Горн, чтобы командовать всем, что подвластно мне, – армией, магией, силами, – с его помощью. Для меня разница была такой же, как между неуверенным жестом и четким письмом.
Ты предал меня, Беймиш. Тогда, еще не дожидаясь нашей победы, после гибели Гейр, ты предал меня и забрал Горн себе, лишив меня голоса.
Мне сейчас нужно сказать всего лишь несколько слов. И у меня есть такая возможность.
– Говори, – сказал ворон, объясняя Анне-Белл короткий ритуал, – одновременно со мной.
Я достал язык Дрейна и положил его себе в рот. Сталь резанула до крови, но так было еще лучше.
Мы произнесли это: я, языком кузнеца, ворон, повторивший слово из моих мыслей, и колдунья, имеющая силу.
И Горн замолчал.
Я взял второй меч, липкий от крови Гейр, и, отведя руку назад, ударил Анну-Белл в сердце, проткнув колдунью насквозь. Лишь одно имя я назвал и лишь одно слово добавил к нему. На языке, от которого горечь разлилась по всему рту и дрожь прошла по моим древним костям.
– Восстань, Гейр.
Там, в последней битве, опрокинувшей наконец людей, там, где мы раздавили с таким трудом проклятых рыцарей Солтуорта под их зелеными флагами, там пала Гейр, моя любимая, там предал меня Беймиш, завладев Горном, – и подчинив себе все наши силы, одержавшие уже победу.
Кровь Гейр потекла по клинку в сердце Анны-Белл, движимая древней магией. Пока у меня был голос, я мог многое. Пока у меня была власть творить заклинания, я был непобедим. Ни Беймиш, ни Хинга не могли равняться со мной по части заклятий, и тем более никто из жалких людских колдунов.
Анна-Белл закрыла глаза, и колени ее подогнулись. Открыла она их уже сине-стальными, со слепящей искрой. Гейр занимала ее тело, как сосуд; рвалось на плечах тесное платье; змеями заструились локоны, ниспадая на землю; менялись черты. Я осторожно вынул клинок из раны, и от Анны-Белл