как вышло, и теперь мысли в голове у Артура кружились словно карусель.
Он встал, покряхтывая, с кровати и принял душ, направив в лицо горячую струю. Потом вытерся, побрился, надел серые брюки, голубую рубашку и горчичного цвета жилет и спустился вниз. Мириам нравилось, когда он так одевался. Она говорила, что он выглядит «презентабельно».
В первые недели после ее смерти Артур одевался как придется. А ради кого стараться? Жены нет, дети далеко – зачем беспокоиться из-за какой-то одежды? Днем и ночью он носил пижаму, и этот вариант вполне его устраивал. Впервые за всю жизнь у него отросла бородка. Увидев себя в зеркале в ванной, он с удивлением обнаружил, что стал похож на Капитана Бердсая. Бороду Артур сбрил.
Чтобы не слышать собственные шаги, он включил радио во всех комнатах. Рацион питания свелся к йогурту и баночным супам, которые он даже не разогревал. Ложка и консервный нож – вот и все, что требовалось. Чтобы занять себя, Артур находил мелкие работы – подтянул болты на кровати, чтобы не скрипела, отскреб почерневшую грязь вокруг ванны.
В кухне на подоконнике Мириам держала папоротник. Пострадавшее от насекомых, несчастное растение стояло, уронив похожие на перья листья. Поначалу Артур смотрел на него с презрением – как это жалкое создание может жить, когда Мириам умерла. Папоротник стоял на полу у задней двери, дожидаясь, когда его вынесут с прочим мусором. Но потом, поддавшись чувству вины, Артур смягчился, вернул растение на место и, назвав Фредерикой, начал поливать и разговаривать с ней. Мало-помалу Фредерика поправилась, ее листья позеленели. Все-таки заботиться о ком-то или чем-то – дело приятное. Артуру было легче делать это с растением, чем с людьми. К тому же появилось занятие, требующее времени, а значит, на печали и горести этого самого времени оставалось меньше.
По крайней мере, так Артур сам себе говорил. Потом он начинал заниматься обычными домашними делами и вроде бы неплохо справлялся, держал себя в руках. Но вдруг замечал зеленый тканевый листок с попурри, висящий в прихожей, или прогулочные ботинки Мириам с засохшей коркой грязи в кладовке, или лавандовый крем для рук Crabtree & Evelyn на полке в ванной – и все, что так старательно выстраивалось и поддерживалось, рушилось под напором внезапно нагрянувшей лавины. Эти ничтожные, бессмысленные мелочи рвали ему сердце.
Он садился на нижнюю ступеньку лестницы и обхватывал голову руками. Раскачиваясь взад и вперед, крепко зажмурив глаза, он говорил себе, что так и должно быть, что это неизбежно, потому что рана еще не затянулась, что это пройдет. Мириам теперь в лучшем мире. Она бы не хотела, чтобы он вот так расклеивался. Бла-бла-бла. Обычные заклинания из листовок Бернадетт. И действительно, волна горя и отчаяния проходила. Но не навсегда. Свою потерю он носил с собой как шар для боулинга, в глубине живота. И в тяжелые минуты представлял своего отца, человека сурового и крепкого: «Черт подери, парень. Соберись, возьми себя в руки. Плачут только слабаки».
Выслушав упрек, Артур поднимал голову,