довольно пошлого характера. На огромном рабочем столе также лениво помигивал лампочками коммутатор, позади которого расположились в рядок многочисленные телефонные аппараты. Громко и протяжно зевнув, Павел Александрович потянулся в кресле, несколько раз мотнул головой и, забросив журнал в ящик стола, нажал на коммутаторе кнопку вызова.
– Юля, зайди!
Через минуту впорхнула молоденькая секретарша, одетая в модное дорогое платье, но безвкусное и слишком вычурное. То же самое можно было сказать и о её макияже. Кокетливо улыбаясь, она промурлыкала:
– Пал Саныч, я вся внимание.
Загребущий, явно увлёкшись созерцанием плотно обтянутых форм, на мгновение забыл, зачем она ему понадобилась.
– Эм-м-м… Ты это… Завари-ка мне чаевского… И, Юленька, на сегодня приём окончен. В отъезде, если что. Мне поразмышлять надо…
– Как прикажете, мой господин, – бархатистым голосом произнесла Юленька и, эротично виляя бёдрами, удалилась.
Павел Александрович, вздохнув, подошёл к окну, снова протяжно зевнул и вернувшись к столу, плюхнулся в кресло. Через некоторое время из приёмной донеслись голоса. Звук нарастал и постепенно перешёл в истеричный крик. Кричала Юленька, но между её воплями слышался и внушительный густой бас.
– Пусти, сказано!
– Он уехал! Что непонятного?! Уехал!
– Сказано, мне треба…
– Уехал! Нет на месте! Не доходит, что ли?!
– Чаво брешешь? Я его недавно в окне приметил. Кыш с дороги, кура ощипанная!
– Да я… Да ты… Стоять, сказала!..
Дверь кабинета распахнулась и влетела раскрасневшаяся Юленька.
– Пал Саныч! Там какое-то хамло неуёмное напролом лезет! Говорит, у него очень серьёзное дело к вам!
– Ну какое дело, Юленька? Я ж говорил – в отъезде!
– Да не слушает совсем! Ругается! Грозится жалобу подать!
– Жалобу?.. А вот это нам ни к месту. Выборы на носу. А кто нас выбирает? Правильно, народ! И для народа нам ничего не жалко! Вопросы народа – наши вопросы! И нам их решать! Приглашай человека, Юленька, приглашай!..
– Входи… те! – вызывающе подняв подбородок, фыркнула секретарша.
Тяжело ступая, в кабинет вошёл дядька в шапке-ушанке, ватнике и кирзовых сапогах. В руке он сжимал длиннющую хворостину.
Загребущий, сияя дежурной улыбкой, радостно поприветствовал гостя:
– Добрейшего денёчка! Вы присядьте, уважаемый! В ногах, как говорится…
Дядька шумно засопел, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Потом осторожно пристроился на краешек стула. В кабинете запахло сеном, компостом и луковым перегаром.
– Э-эм… Дык, это… Пигалица верещала, что вас нема…
– Вы уж не серчайте на неё. Новенькая. Ещё не разобралась толком в своих обязанностях. А мы здесь, конечно же. Где нам ещё быть, как не на рабочем месте? Мы ж тут для того и посажены, чтобы всё для вас!.. Ну, слушаю с чрезвычайной внимательностью.
– Э-эм…