было письмо из Смитсоновского университета, где его благодарили за чудесные образцы заспиртованных голов. Он копал землю у реки, когда случилось наводнение, которое уничтожило кирпичную фабрику, утонул и его так раздуло, что его пришлось упихивать в гроб силой. С тех пор в Кламате дантиста не было.
Рич вытряхнул из ноздрей опилки. Воняло потом и бензином, но было приятно побыть наедине с собой и своими горестями. Даже Пит, который как-то раз сломал себе ребро и все равно отработал смену до конца, как-то сбавил обороты. Когда срубят последние гигантские древние деревья, придется заниматься одиночной валкой: валить, сучить и кряжевать деревья вручную, по сотне деревьев за день. Мужчины их возраста за таким темпом просто-напросто не поспевали. «Сандерсон» был уже не тот, что раньше, да и древесина тоже. Повезло, что Джим Мюллер решил продать участок 24-7 именно сейчас.
Рич приподнял сэндвичи, чтобы добраться до лежащего под ними лимонного кекса, отломил ломтик. Джекпот: двойная порция сливочного крема с крошками. Обычно Коллин куда скупее отмеряла начинку, но сейчас она была немного рассеянной: девчонка Ларсон должна была разродиться со дня на день.
Рич доел пирог, смахнул с усов крошки, взял свой термос и коробочку с ланчем, встал. На улице он присел на гниющее бревно между Питом и Доном – в точно таком же порядке они сидели за обеденным столом в школе. Синяк на скуле Пита выцвел до болезненной желтизны. В то воскресное рыбное пиршество он хорошенько настучал по кумполу какому-то хиппи. Иногда Пит машинально потирал щеку, словно она чесалась, – привычка из тех времен, когда у него еще бывали настоящие синяки. Рич достал из коробочки сэндвичи, аккуратно, словно рождественский подарок, завернутые в вощеную бумагу. Из свертка выпала записка, и Рич сунул ее в нагрудный карман.
Пит сунул под губу комочек жевательного табака. Он был такой же тощий, как и в пятнадцать лет, адамово яблоко у него торчало так, что смотреть было больно, нос такой кривой, что если бы он повернул голову влево, то и не заметил бы, что он у него есть.
Когда они были подростками, толстый сук протаранил каску Пита и сломал ему нос, и все начали звать его «Шведом с большим носом». У него дома имелась полка, на которой хранились все каски, которые он когда-то носил, и некоторые из них имели настолько помятый вид, словно пережили Нормандию. Что касается Рича, то он слегка располнел, и щеки у него стали помясистее – что до сих пор удивляло его каждый раз, когда он брился. Но, конечно, ему было далеко до жировых подушек, которыми обзавелся Дон. Он не столько жевал еду, сколько всасывал ее. Мог съесть банку печенья за то время, за которое кто-нибудь другой только бы открыл крышку.
Ветерок смахнул с бревна скомканную обертку, оставленную Доном, и он бросился за ней. На рабочем месте он любил чистоту и порядок и легко заставил бы всю бригаду ждать, пока он догоняет эту шальную обертку – нельзя сорить там, где ты ешь. Нет, из него бы вышел скорее не хороший учитель, а хороший смотритель парка. Пожалуй,