не погоняешь, колонна шла крайне медленно. Ни на каких украинских окруженцев не наскакивали, ехали тихо и мирно, пропуская встречные колонны. Так, ближе к трём утра двадцать пятого февраля и добрались. Водила разбудил меня, когда мы по улочкам катили. Всё же уснуть умудрился. Потирая глаза, чувствовал я себя приемлемо, самые острые моменты убрал, а тут пока спал – ещё поднакопилось, вот и пустил на лечение. Ещё пять полных источников и голова будет полностью излечена. Это часов на шестнадцать работы, чуть больше полсуток. Вот так поглядывал на тёмные многоэтажки вокруг, свет горел в редких окнах, фонари, реклама, но улицы пусты. Ночь, спят все. Да и комендантский час тут, как я слышал. Мы въехали через открытые ворота во двор госпиталя, и началась разгрузка. Кстати, когда мы подъезжали, со двора госпиталя как раз другая колонна выезжала, пришлось чуть подождать, как две последние машины покинут территорию. Там не только грузовики были, но и санитарные «уазики». Один грузовик к отдельно стоявшему зданию, там морг, туда наших погибших бойцов, потом хоронить будут с воинскими почестями. А нас подвезли к основному корпусу. Тут уже приняли прошлую партию раненых и начали принимать нас. Это действительно военный госпиталь был, но один он всех раненых не потянет, поэтому часть пострадавших в боевых действиях за первый день спецоперации отправляли и в обычные районные больницы по городу.
– Младший сержант Серов? Кто видел сержанта Серова?
Обернувшись, я увидел офицера, что опрашивал прибывших с нашей колонной.
– Это я.
Подняв руку, я привлёк внимание к себе.
– Отлично, ты, боец, мне и нужен.
Тот старался говорить громко, видимо думал, что после контузии я стал слабослышащим, но переубеждать того, что это не так, не стал. Офицер оказался дежурным по нашей части, батальон воюет, но его пункт постоянной дислокации не опустел, офицер оттуда, я проверил документы. А прибыл по заявке медиков, что сообщили, кто из нашего батальона к ним поступает. Практика тут такая – забрать вещи раненых, оружие; за этим он и прибыл, как и ещё несколько офицеров и прапорщиков из других частей. У нас раненые аж из трёх подразделений были, и все три дислоцировались тут, в Донецке. Так что я сдал свой автомат, разгрузку, оружие старшины, автомат и пистолет лейтенанта Губарева забрал ротный, а вещи при себе оставил, но прапорщик, с которым я общался, осмотрел все вещи в трёх рюкзаках. Не зря, патроны и ручные гранаты нашли. Рюкзак Губарева он забрал, они сами вернут вещи супруге. А вот материальную помощь уже я, сверху приказ спустили, быстро они. Он уже узнал, что я адекватен, про потерю памяти я сам сообщил, мне сказал, что известно, когда будут похороны командира танка, я обещал присутствовать. Форма парадная Алексея хранилась в казарме, её подготовят и принесут. Также попросил прапорщика передать особисту батальона, там и такой был, чтобы собрал сведения по мне, что сможет найти. Тяжко мне не помнить ничего о себе, ведь я в строй хотел вернуться, а тут хоть выжимку почитаю. Обещал