поприветствовал соседа поклоном. – Вижу, и вы прогуливаетесь…
– Погода замечательная. – Как ни странно, но Гавриилову появлению пан Зусек явно обрадовался. – Такой погодой дома сидеть грешно.
Время близилось к полудню.
Солнце, и без того яркое, разошлось вовсе бесстыдно. И парило, жарило, предвещая скорую грозу, быструю, как все летние грозы. Притихли пчелы, бабочки и те исчезли, и даже птицы смолкли.
– Да вот… я тоже решил… – Гавриил повел плечами.
Неудобный костюмчик, сшитый из отменнейшей аглицкой ткани, оказался негоден для познаньского лета. Гавриил с неприязнью ощущал, как ползут по спине ручейки пота и рубашка липнет к разопревшей шкуре.
– Чудесно… чудесно… признаюсь, я сбежал. – Пан Зусек дернул галстук, тоже новомодный, шнурочком, а оттого казавшийся самому Гавриилу в высшей степени нелепым. Но надо сказать, что наряд – и светлый пиджак с завышенной талией, и галстук этот – смотрелись на пане Зусеке донельзя гармонично. – Устал я… женщины порой… так утомляют…
– Ваша жена…
– Утомляет не меньше, нежели прочие женщины… не подумайте, что я жалуюсь. Из всех зол я выбрал наименьшее. Она меня любит, но это чувство примитивно. Женщины вообще на редкость примитивные существа.
– Неужели?
Пан Зусек будто и не слышал. Смотрел он не на Гавриила, но на девушек, что неторопливо прогуливались по дорожке, за руки взялись, щебечут… подруги?
– О да, вы ведь не сторонник этих странных идей равноправия? Помилуйте, на кой женщине нужны права…
– Не знаю.
Одна была высока, светловолоса… и, пожалуй, красива, насколько Гавриил понимал в женской красоте. Другая худощава, смугловата. Волосы темные, заплетены в простую косу. Платье простое… и ничего-то в ней нет, но взгляд пана Зусека женщину не отпускал и был почти неприличен.
И лишь когда она, ощутив на себе этот взгляд, обернулась, он встал.
– Весьма характерный типаж. Познаньский душитель предпочитал брюнеток. Вы знали?
– Нет.
– Этот парк – весьма примечательное место. Первую жертву нашли именно здесь… не желаете взглянуть на место? С виду обыкновенная лавочка… и, представьте, каждый день люди гуляют по этой вот дорожке… – Шел он быстрым, отнюдь не прогулочным шагом. – И садятся на эту вот лавочку, не понимая, что всего-то несколько лет тому здесь рассталась с жизнью женщина…
К лавочке он прикасался нежно, едва ли не с трепетом. И выражение лица сделалось задумчивым, мечтательным даже. Взор затуманился, словно бы пан Зусек представлял себе что-то этакое, едва ли приличное.
– Она умирала долго… он ведь не сразу душил… этих подробностей газеты не знали, но мне удалось получить кое-какие документы. Он позволял им почти умереть, а после – сделать вдох, поверить, будто бы спасение возможно… и вновь… раз за разом… пока у них оставались силы бороться за жизнь.
Пан Зусек облизал губы.
– А хотите,