пять медней, – сказал он и руку протянул.
Красную, будто бы вареную.
– Помилуйте! – Себастьяну пяти медней было не жаль, однако пан Сигизмундус, будучи по натуре существом хоть и возвышенным, всецело отданным науке, но не чуждым практичности, коия появлялась приливами, не способен был добровольно и без спора расстаться с этакою суммой.
– Пять медней! – повторил проводник чуть громче и пнул холщовую желто-лиловую сумку, приобретенную Себастьяном у коробейника за вместительность и исключительный внешний вид.
– В билетах сказано, что багаж входит в стоимость проезда.
– Один чемодан. – Проводник поднял палец, точно сомневаясь в способности упертого пассажира считать до единицы. – За остальное барахло – плати.
Платить пришлось.
Пан Сигизмундус возмущался.
Кипел.
Плевался латинскими изречениями, от которых на лице проводника появлялось выражение величайшей муки, долго и муторно копался в кошеле, пересчитывая монетки, выбирая те, которые поплоше.
Но заплатил.
И, поднявшись по крутой лесенке со ржавыми ступенями, велел:
– Подайте.
– Сам возьми, – хмыкнул проводник и повернулся к неприятному пассажиру задом.
– Вы взяли деньги!
– За провоз. Чумоданы свои сам таскай… небось не шляхтич.
Пан Сигизмундус был оскорблен до самых глубин своей высоконаучной души, которая требовала мести, и немедленно. Правда, месть оная представлялась мероприятием сложным, почти невыполнимым, ибо был проводник крепкого телосложения, немалой ширины плеч да и кулаками обладал пудовыми.
– За между прочим… – Пану Сигизмундусу пришлось за багажом спуститься, на что лесенка ответила протяжным скрипом. – За между прочим… – Пан Сигизмундус оправил шарф и, не имея иных возможностей отомстить – лимерик, который он дал себе слово сложить при первой же оказии, не в счет, – обдал проводника взглядом, исполненным презрения. – Предки мои сражались на Вроцлавском поле! И я имею титул барона… от дядюшки достался…
Это он сказал для панны Зузинской, которая за эскападою наблюдала с немалым интересом.
Проводник вновь хмыкнул.
Титула у него не было, да только ему и без титула жилось неплохо. И, отступив в стороночку – панну Зузинскую, добрую свою знакомую, он поприветствовал кивком, – проводник изготовился наблюдать. Вот тщедушный студиозус ухватился за сумку, запыхтел, отрывая оную от земли. И с нею в полуобнимку попытался подняться… едва не упал и сумку выронил.
Что-то звякнуло. Задребезжало.
А лик студиозуса сделался морковно-красным, ярким.
– Возмутительно! – воскликнул он.
Проводник отвернулся.
Его служебные обязанности, благодаря заботе железнодорожного ведомства, были очерчены четко, и пронос багажа в них не значился.
Для того носильщики есть.
Отстав от сумки, студиозус принялся за чемоданы. С ними он управился