взрослым детям, Аделе говорила:
– Щедрость Кастукаса из детства. Я уже тогда говорила соседям: «Мой Кастукас никогда не будет таким скрягой, каким был его дедушка!»
Третью историю расскажем не сейчас – она из более позднего времени.
До Перми и «даже дальше»
Друскининкай расположен в Дзукии. Это один из историко-культурных регионов Литвы.
Кроме Дзукии, есть еще Аукштайтия, Жемайтия, Сувалкия, а также «малая Литва» – западный регион, побережье Балтийского моря – Поланген (после 1917 года – Паланга), Куршская коса.
Литовцы утверждают, что даже темперамент проживающих в этих регионах разный. При случае могут притчу рассказать – в доказательство слов своих.
Как-то черт, разозлившись на литовцев, часто поминающих его недобрым словом, решил их наказать. Взял из каждого региона Литвы по человеку, посадил в мешок, отколотил всех вместе палкой и бросил мешок на дороге. Но не уходит. Интересно ему, как поведет себя каждый из побитых. Первым из мешка выбрался аукштайтиец. Сразу бросился бежать – только пыль столбом! Вторым вылез дзукиец, крутится вокруг мешка, бока помятые чешет.
Черт спрашивает:
– Ты почему не убегаешь?
– Жду, пока другие вылезут, пойдем вместе и запьем горе в корчме.
Третьим показался сувалкиец и, оглядываясь, взялся за край мешка.
Черт:
– Чего за мешок-то держишься?
– Когда последний вылезет, я мешок заберу, – объясняет сувалкиец.
А жемайтиец всё в мешке сидит.
Черт:
– Ты-то чего не вылезаешь?
– Э-э-э, – отвечает жемайтиец, – кто меня засунул в мешок, тот пусть и достает!
Как говорится, в каждой притче лишь доля шутки. Конечно, далеко не все аукштайтийцы индивидуалисты, сувалкийцы скопидомы, жемайтийцы медлительные и упрямые, а дзукийцы – рубахи-парни. К Константинасу Чюрлёнису это можно отнести в полной мере.
О происшествии, о котором сейчас расскажем, возможно, следовало бы умолчать, но, во-первых, как говорится, из песни слова не выкинешь, а во-вторых, история эта известна тем, кто интересуется жизнью М. К. Чюрлёниса, и умолчи мы, проявим свою некомпетентность.
Константинас (отец) всю жизнь оставался заядлым рыболовом, а вот страстным охотником был только в молодости. Он не был кровожаден и убитой дичи не радовался, она была лишь средством пропитания. Охотничьи рассказы, которыми отец делился с детьми долгими зимними вечерами, были увлекательными, прежде всего как романтические приключения.
Охота для Константинаса была поводом уйти в лес, в поля, на болота и блаженно бродить в одиночестве, пусть и с ружьецом на плече. Эти его вылазки имели философский и природоведческий характер. Во время прогулок он думал о смысле жизни, наблюдал за птицами, слушал их голоса, учился подражать свисту иволги, уханью филина; зимой учился узнавать следы диких животных, следил за их повадками.
Дочь Константинаса Ядвига назвала охотничьи хождения отца «страстью к бродяжничеству».
В