темных глаз, сдерживаемое доведенной до совершенства силой воли? Аратан подозревал, что все-таки верно первое предположение: он видел, как реагируют на появление его отца остальные, как застывают лица высокородных, как отворачиваются в испуге те, кто пониже рангом. По неким причинам, остававшимся для юноши непостижимым, все боялись Драконуса.
Так что, похоже, дело все-таки в самом Аратане. Да и чего от него ожидать? В конце концов, он был всего лишь внебрачным отпрыском повелителя, рожденным от матери, которую никогда не знал, даже имени ее не слышал. Аратан прожил на свете семнадцать лет, и за все это время ему от силы раз двадцать довелось побывать в одном помещении с отцом, да и то Драконус никогда не обращался непосредственно к сыну. Аратан не имел права обедать в главном зале, ему давали частные уроки, а обращению с оружием обучали вместе с новобранцами из домашнего войска. Даже сразу после того, как Аратан едва не утонул, провалившись в девятилетнем возрасте под лед, за ним ухаживал лекарь стражи, и мальчика никто не навещал, кроме его младших единокровных сестер, которые заглядывали в дверь – троица круглолицых девчушек с широко раскрытыми глазами – и тут же с визгом убегали по коридору прочь.
Поначалу подобная реакция при виде брата убедила Аратана в том, что он невообразимо уродлив. Поэтому мальчик приобрел привычку закрывать лицо ладонями, пряча свои черты, а вскоре единственным утешением для него стало нежное прикосновение собственных пальцев. Теперь он больше не считал себя уродом. Просто… заурядным типом, ничего собой не представляющим, не достойным внимания окружающих.
Хотя никто никогда не упоминал про его мать, Аратан знал, что имя сыну дала она. Уж отец бы точно не стал церемониться и придумал бы что-нибудь куда более жестокое. Аратану казалось, будто он помнит мать своих единокровных сестер, задумчивую тучную женщину со странным лицом, которая то ли умерла, то ли куда-то уехала вскоре после того, как отняла от груди тройняшек; правда, судя по тому, что потом говорил его наставник Сагандер, женщина, которую мальчик помнил, была всего лишь кормилицей, ведьмой из народа песьегонов, жившего за пределами Баретской пустоши. И все же он предпочитал считать ее родной мамой девочек, слишком добросердечной, чтобы дать дочерям имена, которые они теперь носили, – имена, которые, по мнению Аратана, тяготели над каждой из сестер подобно проклятию.
Зависть. Злоба. Подлость. Девочки по-прежнему не часто бывали в обществе единокровного брата. Пугливые, будто птицы, они лишь иногда попадались на глаза Аратану, перешептываясь по углам в коридорах и выглядывая из-за дверей, мимо которых он проходил. Похоже, он чем-то в немалой степени их забавлял.
Сейчас, когда детство уже осталось позади, Аратан считал себя пленником или, возможно, заложником, которыми традиционно обменивались Великие дома и Обители, заключая между собой союзы. Официально он не принадлежал к семейству Драконс; хотя никто не пытался скрыть его происхождение, равнодушие, с которым окружающие