У каждой было своё место под брезентовым низким пологом и соломенная подстилка. Посмотрев в окно, я убедился, что это было раннее утро. Быстренько вскочил, кто был в зимовье, поприветствовал, узнал, что все уже ушли, кроме нас и ещё одного охотника. Оделся и вышел на улицу, прохладный воздух обдал меня, на улице было где-то семь – десять градусов холода. Прихватив пакет личной гигиены, побежал к ключу, который протекал в пятнадцати метрах от зимовья. Холодная ключевая вода меня окончательно разбудила. Приведя себя в порядок, вернулся в зимовье.
– Но что, пьём чай – и на охоту, – сказал дядя Кеша.
Напившись чаю и плотно подкрепившись, я зашёл в кладовку за рюкзаком, там действительно продуктов было навалом. Хлеб замороженный лежал рядами, три мясных окорока были завёрнуты в плотную ткань и подвешены на крепкой жерди, консервные банки стояли рядами, а пушнина большими пучками висела под потолком, овощи лежали в зимовье под нарами, и всё это не закрывалось. Развязал рюкзак, вытащил лишние вещи, чтобы налегке было идти, застегнул патронташ на поясе, подхватил ружьё, своё и дядькину «тозовку». Тозовка – это малокалиберный карабин, калибра пять и шесть десятых миллиметра, изготовитель – Тульский оружейный завод, предназначен для промысловой охоты. Я отдал карабин дяде.
Собачки нас уже ждали, и мы пошли напрямик по той тропе, которая ведёт в средний Иркилик. Где-то на горе уже лаяли собаки, видимо, кого-то загнали. Это были чужие собаки, наши собаки убежали вперёд. Мы шли и разговаривали о том о сём, из разговора я узнал, дядя Кеша добыл около ста белок и пять соболей. Когда я вчера снял шкурку с красной белки и осмотрел её, она была выходная и без подпалов, то есть с внутренней стороны белая как бумага. А если подпалы, то шкурка с тёмными пятнами. Я шкурку надел на пялку и подвесил к потолку сушиться.
Вдруг залаяли собаки и вернули меня в реальность, это были наши собаки. Мы пошли на лай, пришли и на дереве увидели белку. Добыли её. Собаки опять убежали. Таким образом мы добыли пять штук до одиннадцати часов. Присели передохнуть.
– Что-то собаки убежали, может, соболя нюфтят? – сказал дядька.
Нюфтят – это значит взяли след и идут по следу, распутывая его.
– Ну-ка, племяш, послушай, по-моему, где-то лают наши собаки.
Мы прислушались, и действительно в распадке доносился голос наших собак. Мы встали и пошли на голос собак. Я начал торопиться.
– Спокойно, племяш, а то ноги переломаешь. Никуда добыча не денется. А если денется – то не наша, что наше – мы обязательно возьмём, – сказал дядя.
С этими размышлениями мы дошли до собак.
– По-моему, на соболя лают собачки, по голосу слышу, – сказал дядя Кеша.
И действительно, они лаяли немного посерьёзней, голос немного грубее, чем лаяли на белку. Подошли к месту, там такой чапыжник, глаза можно выколоть, а на суку сосны сидит соболь и урчит на собак, а те ещё больше заливаются. Дядя подошёл поближе, выстрел – и соболь упал, и слышим визг. Галка хотела его потрепать, а он вцепился ей в верхнюю губу в агонии. Мы на собак закричали, они отскочили. Нам представилась такая картина: