вряд ли что-то понимая, он же глухонемой, а может быть, и понимал нечто, что другим вовсе недоступно. Как только наступала пауза, говорить-то особо бывало и не о чем, он вынимал из-под сухой руки балалайку, и как бы невзначай начинал тренькать, а потом подвывать. Странное дело, его внимательно слушали, Лабух увлекался, музицировал от души, и никогда не повторялся. От нестройных пассажей веяло чем-то вечным, что трудно передать словами, ни правильной мелодией. Это как завывания пурги в зимнюю стужу, или северное сияние, от которых не требуется правильных линий или гармонии звука. В общем, почитали юродивого, и не дай бог, если его кто-нибудь нечаянно или по глупости обидит, шутника били тут же, без объяснений, немедленно и жестоко. Вот с этого и началось. Был поздний вечер, начало сентября. В клубе гремела музыка, танцы затянулись до самой ночи, подростки прощались с летом, впереди учебный год, и Васька, уставший от ожидания, время за полночь, зашел за угол ДК по малой нужде. И только он замочил фундамент, как из-за дальнего угла вынырнула темная масса, топочущая сапогами и сверкающая искрами цигарок. Юродивый, не привыкший к покушениям на свою скромную персону, ничуть не испугался. Зажав скрюченным локтем балалайку, он подтянул штаны и повернул к свету.
– Стоять!! – приглушенный оклик прозвучал по-военному грозно.
Темная масса тянула к юродивому многочисленные руки. Васька смекнул, что дело пахнет керосином, засеменил вприпрыжку, одна нога от рождения была короче, не выпрямлялась, и успел выбежать на площадку перед клубом. Сумрачная масса, грохоча сапогами, кинулась за ним. Откуда солдатики взялись?.. Неподалеку стоял военно-спортивный лагерь, однако вместо занятий по боевой подготовке курсанты копали картошку на фермерских полях, а вечером решили отомстить. Командиры получили мзду, ясное дело, их-то не накажешь, значит, виноваты деревенские бездельники. Откуда курсантам знать, что фермера того, мягко говоря, в деревне не любили. Он приватизировал совхоз, машинный двор, магазины, и грабил сельчан со всех сторон. Рабочим платил мало, а цены на продукцию задирал выше неба, в городе купить дешевле. Командирам фермер заплатил, получил даровую рабсилу, а той силе обидно жить дураками. Вот и зашли солдатики в деревню, закупить вина, побить местных, а заодно и девок пощупать. Как раз танцы тут и кончились. Молодежь вывалила на улицу. Лабух сидел на асфальте и, забыв обо всем на свете, баюкал свою балалайку с отломленным грифом, а на площадке перед клубом стоял строй цвета хаки, с полсотни голов, а то и больше. С кулаков свисали солдатские ремни, бронзовые бляхи тускло отсвечивали в темноте. Курсанты уже сообразили, что обидели юродивого, но пьяная удаль закружила головы. Их больше, они бывалые солдаты, а тут кто? Девки не в счет, кто ходит на танцы? Подростки, пацаны, школьники. Хмельная удаль обманчива! В фиолетово-синюшном свете фонарей раздался сухой треск, словно ногтем провели по расческе, выбеленный штакетник зиял черными провалами, напоминая старушечий рот, и старуха та злобно смеялась! Это пацаны выдергивали орудие для убийства.
В тусклом свете фонарей замелькали ремни с пряжками, штакетины вздыбились, как иглы дикобраза, тишина