было открыто, и до нее с другой стороны лагеря долетало пение: мужчины собирались там по вечерам и пили зерновой самогон, который варили во дворе, в обветшалом сарае. К окну поднимался и запах дыма, и смрад от ручья, используемого погорельцами вместо уборной. Когда-то ферма Мангота процветала, но эти времена давно прошли.
Лагерь погорельцев не был похож на те лагеря, которые власти создали сразу после Великого пожара на окраинах Лондона, таких как Мурфилдс и Смитфилд. Они, почти все уже закрытые, были относительно благоустроенными территориями с аккуратными импровизированными улочками, вдоль которых стояли временные лавки с разными товарами. Рынков поблизости тоже хватало, и, кроме того, у обитателей лагерей была возможность зарабатывать себе на жизнь – Лондон постепенно возрождался из пепла, а для этого требовались рабочие руки. А этот маленький, затерянный в глуши лагерь был погружен в полный хаос. Здешние жители подчинялись только Израилу Хэлмору, чья власть держалась на силе характера, и господину Манготу, пустившему их на свои земли по двум причинам: во-первых, возделывать земли в одиночку ему было не по силам, а во-вторых, хозяин утверждал, что ему явилось видение и Господь приказал ему искупить и собственные прегрешения, и грехи покойного сына, дав приют бездомным.
На кухне было теплее, но Кэт предпочитала проводить вечера здесь, уединившись в маленькой комнатушке под самой крышей, где когда-то жил сын старика. Дверь была крепкой, к тому же с засовом. В любом случае за пределами ее спальни ничего интересного не происходило: дом постепенно обращался в руины, а в лагерь добровольно отправился бы только безумец.
Кэт клонило в сон, и ее мысли сами собой обратились к заказу в Кларендон-хаусе. Осовременить старый павильон – задача нелегкая, о чем господин Хэксби сразу предупредил его светлость. Гораздо проще было бы снести здание и выстроить новое в том же стиле, что и второй павильон в противоположном углу сада. Как бы они ни старались, результатом может стать уродливая, не вписывающаяся ни в одну категорию помесь старого и нового. Особенно много сложностей возникнет с задним и боковыми фасадами. Однако Кэт рассудила, что сам особняк – точно такая же уродливая помесь, несмотря на баснословные деньги, вложенные в его строительство. Фронтоны и симметрия здания отвечают классическим канонам, но чисто английское пренебрежение к архитектурным ордерам проявилось и здесь. Если бы великие увидели это строение с небес, Андреа Палладио покачал бы головой, а Витрувий от негодования всплеснул бы руками.
Насколько поняла Кэт, лорд Кларендон сохранил павильон из чисто сентиментальных соображений, желая порадовать больную супругу. Поначалу ее светлость иногда появлялась на людях. А позже, когда состояние ее здоровья ухудшилось, страдавший подагрой лорд Кларендон, морщась от боли и опираясь на руку Милкота, ковылял по саду к павильону, чтобы оценить ход работ. Но с тех пор как леди Кларендон скончалась, хозяин больше в павильон не приходил. Вместо него за строительством наблюдал господин Милкот, секретарь его светлости.
Но