Александр Воробьев

Неволшебник


Скачать книгу

о том, как это видел Алёша, судя по его лицу. Раздался голос:

      – Хотите побунтовать? Лучше побастуйте… Бестолочь.

      Дверь закрылась с той стороны. Напряжённый взгляд Алёши продолжал упорствовать в ту же точку, в то же место в пространстве, где собеседник словно выковал в воздухе свою невидимую копию, прежде чем уйти.

      Зрителей в зале не было, фильм с полчаса как закончен, проигрыватель молчал, а Алёша продолжал смотреть.

      Удар, и ещё удар о то же место, что в прошлый раз. Алёша взлетел с кресла, оттолкнув его назад, выдернул бобину с фильмом и принялся дробить, выкручивать и рвать плёнку. Он швырнул бобину с яростью в мусорник и перевернул его, заставив вылезти, выпасть и вытечь оттуда всё содержимое. Алёша бил, швырял, ломал, уничтожал, и с каждой секундой его безумия эта небольшая рабочая комната всё больше напоминала душу её владельца.

      В зале было мрачно, и только верхняя лампа рабочей комнаты рассеивала свет, обличая внутреннюю разруху. Часы показывали пол-одиннадцатого. Алёша, в надорванном на спине и по рукавам костюме, сидел в обветшалом кресле, у ног его лежали треснутые опорожнённые бобины и змеи порванной плёнки, а из разбитой настольной лампы выступали кусочки стекла. По всему помещению были разбросаны листовки и газеты с рекламой накануне завершившегося показа. Алёша приподнялся с кресла и стал разбирать мусор, плёнки, бобины и листовки, вытаскивая что-то из-под завалин. Он искал это по комнате, а когда посчитал, что обнаружил всё, прижимая найденное двумя руками к груди, обратился к выходу.

      Сделав несколько шагов, Алёша вскрикнул: тут же, зашагав, он ударил ногу о разбитую лампу, надорвав конечность. Он переступил через последнего обидчика в своей жизни и покинул «Дружбу».

      По возвращении домой, Алёша вошёл в спальню, хранящую в своей глубине рабочий стол с почивавшей сверху тетрадью и стоящей рядом баночкой чернил. Он взгромоздил на край стола то, что нёс в руках, уселся на задвинутый в стол стульчик, щёлкнул настольную лампу, осветившую, помимо прочего, его изуродованное тело, раскрыл тетрадь, обмакнул истончавшуюся часть правой руки в чернила и стал писать.

      Часть третья

Рисунок седьмой, дневник Алёши любой день, любого месяца, любого года

      «Это какое-то жалкое чувство. И дышать не даёт.

      Я замираю иногда, когда думаю о своём будущем, когда думаю о своих детях. Когда просто представляю себе, что у меня есть дети. Считаю, что самым большим грехом, – преступлением, как угодно, – стало бы иметь детей, будучи несчастным. Особенно жестоко создавать новую жизнь, при этом ненавидя собственную.

      (Алёша сделал паузу в минуту, обдумывая, что писать дальше)

      В офисе «Дружбы» пол заложен бумагой и плёнкой, есть несколько идей на этот счёт.

      Следует начать так: не ради непонятной, абстрактной выгоды я на это пошёл, а чтобы понять себя. Каждый день без изменений: утро – зеркало – плёнка – ночь, и в этом цикле я вращаюсь как кадр в проигрывателе с бобины, то обнадёженный,