так спросил у Ларисы, что-то стал рассказывать о монастыре, потом замолчал. Его речь не отличалась образованностью, была совсем проста, но ей вдруг почудилось, что у отца Василия, так звали старичка, и нет надобности что-то говорить. Такое тепло от всей его худенькой фигуры повеяло на Ларису! Всех-то он точно жалеет и привечает, человеков всех, всяких, красных, черных, серо-буро-малиновых, и молча, без слов взывает к человечности. Вот, кажется, только и нужно, чтобы сидел рядом, щурился на солнце тихо сияющими, детскими глазами, покашливал, бросал хлебные крошки прилетевшим к его ногам голубям… Которые – ох, глупые птицы, а еще символ мира, считается! – совсем не прониклись, как Лариса, этой радостной успокоенностью, умиротворением… Клевали азартно, шумно, драчливо. И мы, люди, такие же?! Неужели такие? Но ведь «не хлебом единым»?!
Все это, однако, пришло на ум потом, когда узнала об отце Василии много хорошего и чудесного: помогает, болящих исцеляет добрым словом. А тогда Лариса просто сидела с ощущением тихой, нежной радости… Полчаса полнейшего мира и христианской любви в душе! Благодать.
Да, но речь-то о крестинах, об отце Флавиане. Оказалось, импозантный, приятный молодой человек, возможно, неплохой. Не то, что один лоснящийся стопудовый иерей, который скоростным методом отпевал горожан в похоронном заведении. Но его, Лариса слышала, все-таки турнули: повадился под занавес требовать от скорбящих родственников сумму больше, чем назначил! Якобы «для певчих». Нет, отец Флавиан на крестинах…
Но по порядку.
Конечно, не одни они с Тимохой – семь-восемь малышей с немалым числом сопровождающих с утра заполонили церковный двор. Один минус… даже два: весь он уже был залит кусачим южным солнцем! А скамеечек, коротеньких, несерьезных, всего несколько. Но ничего, сейчас пригласят в храм, можно чуть-чуть потерпеть.
И вот терпят уже полчаса, час… детки пищат, ноют, плачут, взрослые сдержанно, потом и несдержанно возмущаются, а из церкви никаких вестей! Двери наглухо закрыты. Да что же это такое?!
Наверно, только очень самоуверенный массовик-затейник не сбежал бы тогда от этой накаленной нарядной толпы из полусотни человек, да еще разных возрастов – от семивосьми недель до семидесяти-восьмидесяти лет! Взялся бы развлекать-увеселять на нещадном солнце в субтропическую жару-парилку! При температуре воздуха тридцать с лишним градусов! В течении полутора часов!
Ибо только в половине двенадцатого растворились заветные двери и совершенно умученный ожиданием народ был наконец был допущен в храм.
Оживленный, улыбающийся отец Флавиан, двинувшись из гулкой, ярко освещенной прохладной тишины навстречу людям, сразу начал с объяснений:
– К сожалению, к большому сожалению, вам пришлось подождать! Но донатор нашего храма, очень уважаемый человек, прибыл сегодня для участия в таинстве крещения. Памятуя его щедрое благотворение, мы, конечно же, не могли отказать. А теперь и ваша очередь настала, добро пожаловать!
Ага,