Тоненькая берёзка, стоявшая одиноко на пригорке, озябла под холодным степным ветром и куталась в платочек из тончайшего златотканого шёлка, – но ветер безжалостно рвал её наряд и, посвистывая, швырял наземь целые пригоршни прозрачно-жёлтых листьев.
Мне было грустно смотреть на беззащитные ветви, и от этой грусти в сердце прорастали… – нет, это не были стихи. Рифмованные строчки:
У реки в дождливой дымке
Увядая, лес грустит.
Золотистая косынка
С плеч берёзовых летит…
Стихи мои были слабенькими, как эти жалкие листья, которым уже не вернуться на склоненную к земле ветку. И я открывала томик Гарсиа Лорки, а то – ставила пластинку и наслаждалась любимыми романсами, русскими песнями.
Я бредила Есениным! Его стихи звучали в душе, окутывая сердце пленительной горечью. В юности так часто плачешь ни о чем – а первое безответное чувство, кажется, навсегда разбивает сердце.
Шестнадцать лет, счастливое время прикосновения к любви! Прикосновения – несмелым взглядом, учащённым стуком в груди, предательским полыханием щек…
Я торопливо пролистывала те странички, которые было стыдно читать, и находила жемчужно-сверкающие строки о чистой и высокой любви. И – вот оно:
…Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Я пела:
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть,
– и сама себе казалась очень старой – наверное, такой я буду в тридцать лет, если всё-таки доживу, – и уставшей от жизни. От вызнавших мою сердечную тайну и нещадно мучивших одноклассниц, от одиночества среди шумного мира…
Но самым любимым было «Письмо матери».
В нём Есенин каким-то чудом сумел излить не только свою любовь к оставленной в родимой деревеньке матери, но и тоску моего брата Павлика, учившегося в мореходке, и мое предчувствие скорой разлуки, ведь уже – десятый класс, вот закончим последний год, сдадим экзамены – и всё! Надо будет уезжать куда-то далеко от мамы, поступать в институт… И отзывалась печалью материнская неусыпная тревога-маета, что не дает покоя, когда детей нет рядом.
И только последние строки этой песни я не могла слушать. Обжигало холодом безысходности от слов:
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось.
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи, не надо!
К старому возврата больше нет… —
Душа не могла принять этого: как же – не молиться?! И я не дослушивала «Письмо…» до конца, осторожненько снимала иглу с пластинки сразу после:
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Однажды на уроке литературы Валентина Борисовна сказала, что скоро