ворчит он, в этот момент напоминая Мишкиного отца.
Раз уж на то пошло, я отвечаю в тон:
– Вредно не мечтать.
Разговор двух идиотов, не поспоришь, но это неожиданно веселит его. Теперь уже Каширский оттаскивает меня подальше от двери и усаживает на кожаный диванчик между стеклянными стендами, в которых застыли глиняные барышни в кокошниках и пятнистые лошадки. Может, ему кажется, будто мне трудно стоять? А я, между прочим, обожаю ходить пешком и каждый день с удовольствием одолеваю два с половиной километра от дома до школы. Потом обратно. Не знаю, почему это никак не сказывается на моем весе? Впрочем, я и не пытаюсь от него избавиться. Он такая же часть меня, как и все остальное…
– Посмотрим, что он исполнит. – Иван Петрович закидывает одну длинную ногу на другую.
Замечаю на нем кроссовки, и это меня озадачивает: разве художники не должны одеваться как-то иначе? Впрочем, к своим любимым старичкам я тоже позволяю себе приходить в бомбере, джинсах и кроссовках. Так удобнее… А они рады видеть меня в любом виде. В школу приходится надевать юбку – наш зануда-директор в этом смысле жуткий консерватор.
– С первого раза может не получиться даже у гения…
Он ухмыляется:
– Уже струхнули, Женечка? Надо вам пить таблетки для храбрости, как коту Леопольду…
– «Озверин»?!
Мы смеемся и просто болтаем о пустяках, как добрые друзья.
– Если б у вас было свободное время, я уговорила бы вас хоть раз в месяц проводить занятия в доме престарелых, – говорю я мечтательно, и Каширский смотрит на меня с удивлением.
– А вы там каким боком?
– Я играю им на гитаре. Просто для настроения… Но это чистое волонтерство, никто не заплатит.
– Хорошо, – неожиданно соглашается он, и я прямо подскакиваю на диванчике. – Раз в месяц я могу себе позволить благотворительность. Не люблю слово «волонтерство»…
– Ой, да зовите, как вам угодно! – начинаю тарахтеть я. – Неужели вы не против? Какое счастье! Я сама обо всем договорюсь, вы придете, как приглашенная звезда.
– Наконец-то…
– Нет, правда! Вы не пожалеете, они такие милые, эти старички.
– Так я и поверил! Вы просто не желаете замечать плохого… А у меня отцу под девяносто, он ненавидит весь мир лютой ненавистью.
Приходится согласиться:
– Конечно, ворчуны тоже встречаются… Но даже они любят слушать гитару.
– Они любят вас.
– Да бросьте!
– А вы не кокетничайте, – хмыкает он и добавляет уже серьезно: – Разве можно вас не любить, Женя?
В его голосе я различаю нотки, которые заставляют насторожиться, но в этот момент нас оглушает дребезжащий звонок, и мы разом вскакиваем. Как ни странно, у меня это выходит даже ловчее, чем у Каширского, хотя обычно я сношу стулья и дверные косяки.
– Ну посмотрим, что он там наваял, – ворчит Иван Петрович и распахивает передо мной дверь.
К такому я не привыкла, сама уже потянулась к ручке,