смертью для человека, не брезгующего мелкими финансовыми махинациями. Пусть он еще помучается, решил этот кто-то, и невидимая рука, так крепко ухватившая казначея за сердце, вначале ослабила хватку, а затем и вовсе отпустила, и он задышал.
Длилась эта неприятность с Приволовым всего лишь доли секунды. Так что начальник сыскной в полной мере и не осознал, какая трагедия чуть было не случилась с его собеседником, а может быть, осознал и именно поэтому повторил свой безжалостный вопрос:
– Так какую газету вы сожгли?
– Но откуда вы знаете? – натужно спросил казначей.
– Вам плохо?
– Нет-нет, все хорошо. Откуда вы знаете про газету?
– Мы всё знаем, – ответил начальник сыскной, и, несмотря на то что он очень сильно преувеличивал, Приволов поверил. Казначей даже не догадывался о том, что сыскная полиция только потому знает о газете «Губернский патриот», что сама же ее и подбросила, а потом один из агентов подсматривал в окно, как Приволов сжигает ее в печи.
– Итак, господин казначей, – начальник сыскной сплел пальцы обеих рук и поднял их на уровень груди. – Почему вы не понесли ложку в полицию?
Казначей молчал, да и что он мог сказать, как оправдаться?
– Вы хоть понимаете, что вас могут обвинить если не в пособничестве, то в преступном недоносительстве?
– Понимаю, – едва двигая губами, проговорил казначей.
– Ничего вы не понимаете. А я знаю, почему вы не понесли ложку мастера Усова в полицию. Вы струсили! Вам не хотелось неприятностей, расспросов и прочего, вы хотели спокойной жизни. – И снова точно в душу заглянул начальник сыскной. «До чего же опасный человек!» – мелькнуло в казначеевой голове. – Вы струсили, и сейчас вам стыдно в этом признаться. Самому себе стыдно признаться, не говоря уже о том, чтобы признаться мне…
– Да, я струсил! – выпалил Приволов. – Но это единственное, в чем я виноват!
Начальник сыскной ухмыльнулся.
– Хорошо. – сказал он. – У меня больше нет к вам никаких вопросов, по крайней мере пока нет. Можете быть свободны и будьте осмотрительнее, господин Приволов. Помните: пытаясь уйти от маленьких неприятностей, совсем не успеваешь заметить, как приходишь к большим…
Когда казначей вышел из помещения сыскной полиции, особняк на улице Пехотного Капитана уже не казался ему заурядным, как раньше. Приволов еще раз осмотрел его и нашел, что домик-то того, мрачноват, что-то зловещее было во всем его облике: в окнах, дубовой двери, даже в дверной ручке, напоминавшей не то собачью, не то волчью лапу. Он пошел прочь от этого дома и, пока не миновал Пехотнокапитанскую, все озирался – не идет ли за ним кто?
«Вот же какая злокозненная случайность!.. – думал, возвращаясь в городскую управу, казначей. – Вот не пойди я по этой улице или даже пойди, но не упади, не оброни ложку, все могло быть по-другому: тихо, мирно, без этих страхов, без допросов, без фон Шпинне, наконец!»
Какой ужасный человек, он, как буравчик, ввинчивается в тебя и рассматривает,