силён, мужественен и смел, а бела рубаха, каковую он надел у путь, придавала ему каку-то чистоту и не тронутую бедами беззаботность.
– Лучий он друг мово сынка, – меже тем калякал Былята. И, кивнув главой на подъехавшего к няму с левого боку воина, представляя его, скузал, – энто знакомси Борилушка, мой соотчич Сеслав, – воин зыркнул у сторону мальчонки глазьми, верно утак осе здоровкаясь.
А Борилка поёжилси, вглядываясь у того соотчича, у кыего чрез усё лицо проходил красный выпуклый шрам, зачинающийся иде-то сторонь уголка левого глаза, шедший чрез середку, точно перерубленного скривившегося управо, широкого носа, да тонкой полосой доходивший до верхней губы. Энтов шрам дюже портил тако приятное лицо Сеслава, у какового были крупны очи серо-зеленого цвету, полные губы, засегда плотно сомкнутые, со слегка приподнятыми уголками рта. Рыжие до плеч волосы, брада и вусы с обильной порослью седых прядей, глубокие морщины прячущиеся в уголках глаз, на высоком смуглом лбу и меж рыжеватых, тонких бровей поясняли, шо Сеслав туто-ва по возрасту самый старшой из усех.
– Сеслав, у нас, по младости лет возвращалси из соседнего града, – стал сказывать Былята, узрев с какой жалостью воззрилси Борила на воина. – И на нягось напала ватага душегубцев, у тось его и одарил ктой-то из них таким шрамом.
– А самим чавось? – поспрашал отрок и увидев як широкось просиял ему Сеслав, чуток качнув главой, да у тот жи миг преобразив свово лицо какой-то добротой и наполнив его светом, просиял у ответ.
– Ты гутаришь о душегубцах? – перьспросил Былята, заметив аки соратник и мальчик обменялись улыбками. А узрев кивок Борилкин, добавил, – ну, може ктой-то опосля той заварушки и вуполз я не ведаю, но то, шо не ушел энто точнёхонько, – и воин приглушённо загреготал.
Малец, окинув взглядом ражего Сеслава, да висевший у няго на поясе меч у ножнах, казавшийся ему дюже мощным, хоть и ничагось не балякнул дядьке Быляте в ответ, одначе, усё ж молчаливо согласилси, шо от такого воина уйтить и, верно, можно лишь ползком.
– Подле Краса трюхаеть Любин, – продолжил балабонить Былята. – Вишь каков он пошеничный у нас и брада, и вусы, и волосы, улыбчивый и развесёлый. У него во избёнке, засегда песня слышна, то его девоньки поють, дочурки. Ему их Ладушка-Богородица целых восьмерых послала, и усе друг опосля друг нарождались. Так он их вжесь который год замуж выдаёть… да не как не выдаст.
– И чавось ни во одного сынка неть? – поинтересовалси малец и обернувшись, посмотрел на ладного и дюже хупавого ликом воина, величаемого Любином, со смугловатой кожей, тёмно-серыми очами, тонко загнутыми на вроде радуги пошеничными бровьми, пушистыми да долгими, точно у девицы, ресницами, со длинным костлявым носом и пухлыми большими губами.
Любин был обряжен у серую рубаху, расшитую по вороту распрекрасными узорами, да усякими там оберегающими символами Ясуней беросов, судя по сему, нарочно