же каждый «выходной» или «отпускной» денёк напересчёт, то и сон не идёт.
– А что снилось?.. – Странно!.. – снились песни, сцена. Грезилась незнакомая девушка. Она пела душевную песню. Только пела почти в пустом зале, где почти единственным зрителем – слушателем, почему-то была именно я. – Вот и старалась улыбаться, пытаясь ободрить, воодушевить исполнителя. И не заметила, как всецело окунулась в песню, да так, что и сейчас, проснувшись, мозг подобно патефону, всё «крутит» мелодию.
Открываю глаза, а в окно смотрят покрытые золотом осени берёзы, строгие кедры, сосны с застывшими льдинками капель дождя; на бордовой и алой листве голубики сединой белеют окаменевшие, идеально круглые, капли-льдинки. Листья под тяжестью корочки прикипевшего первого льда отрываются и медленно плывут в таёжные мхи…
Ветер давно не посещал урман, поэтому лес – жёлт. Желтизна оттенилась коричневым пеплом переспевшей, перепревшей листвы. Ягельник набух от влаги, отчего заметно «подрос» – увеличился в размере, распушился. Он – почти белый, с едва уловимым бирюзовым оттенком. И ныне, контрастом, особой боровой мягкостью, смотрится среди изумрудной зелени юной поросли кедрушек и сосенок. Молодым всходам хвойников – будущего северной тайги, нет ещё и года. Позапрошлым летом урожай кедрового ореха уродился особенно обильно, поэтому и потянулись вверх бесчисленные хвойные семейки. Кедрушки всходят букетами из горсточки орехов, прикопанных запасливыми кедровками, или… – из целой шишки. Она порой прорастает кедрушками вся- из каждого зёрнышка –орешка.
Небо… – оно… – ровное, серовато-белёсое, тяжёлое, однотонное и одновременно пуховое – объёмное. Оно будто повисло меж ветвей елей, касаясь земли, цепляясь за кустарник. Сырость ощущается во всём. И водяная взвесь, и листва – всё падают, падают, падают…
Вчера над избушкой, голося, летел громадный клин гусей. – Вроде бы, ничто не предвещало холодов!– Похоже, – на севере, у Ледовитого океана, крепко запуржило! Оттого гуси в одночасье сорвались с кормовых озёр тундры и поспешили на юг. Покидать родной край птицам не хочется, – внизу – у нас, ещё стоит, прекрасная в красе золота, – осень. Здесь, как и прежде светит по-летнему солнце. – Не весь день… – в просветы! А в промежутках меж ясностью дня досаждает осенняя морось.
Гуси летят клином, собранным из мелких клиньев, – в три, четыре семейные группы. Пролетая над нашей избой, перекликаясь, перестраиваются в единый гигантский волнующийся клин в сотню птиц. Провожаю их взглядом, слушаю тревожный переклик. Через минуты птицы исчезли за вершинами кедрача, голоса стихли за болотами далеко на юге. Каждую осень перелёт птиц из наших краёв навевает неизменно особую печаль, душевную тревогу, грусть и разочарование от осознания окончания лета, от предчувствия предстоящей зимы.
Через минуты, вслед гусиной стаи, заклИкал клин лебедей. Величавые птицы – белоснежные на фоне бирюзовой сини неба, летят клином из семи-восьми особей. – Скорее всего, то группа из двух-трёх семей, живущих летом рядом. «Похоже, на севере не на шутку замело! – Знать, – непогоды жди завтра и у нас!».
От затяжного ненастья есть и польза. – Наконец-то открыла чистую тетрадь, привезённую с собой для писанины. До шариковой ручки руки не касались неделями. Вздыхая, лежала, грустя, тетрадь, ожидаючи моих строк, – возлежала на обеденном столе: новенькая, со смешными утятами на обложке – такими же жёлтыми, как берёзы за окном таёжного зимовья. – Вечно строю горы планов, везу рюкзаки ненужных вещей, а в итоге нами правит случай, судьба, рок или… как раньше говорили: провидение. И так, – воспользуюсь непогодой и точно у Тургенева… – доверю тетрадке «Случай на охоте»…
– Как вырывалась с работы?!.. – пахала, как папа Карла, сутками, забыв о сне! Глаза ослепли от компьютера. Руки отваливались от непрерывного шлёпанья по клавиатуре. Голова разрывалась от перенапряжения, а осень растворялась во времени, безвозвратно исчезала за горами растущей в геометрической прогрессии макулатуры невыполненной корреспондентской работы, душа терзалась от неудовлетворённости собственными биоресурсами, незнания компьютерных тонкостей, от осознания быстротечности времени. И вот, – понимание уходящих, не увиденных, не прочувствованных прекрасных дней чудесной осени достигло апогея, за которым сон уменьшился до катастрофического минимума – до тонкости натянутых струн, фактически, сведясь к нулю, а рабочие дни увеличились до суток из двадцати с гаком часов. И, наконец!.. – точка! – Бегу, не веря в свободу от рутины жизни! Бросаю лихорадочно, на ходу, вещи в рюкзак; кидаю тетради, патроны, колготки, футболки, бюстгальтера, трусишки, портянки, батарейки, ручки, помидоры, специи, дрожжи, сухари, спички, зажигалки, фонарики, ножи, топоры, лески и крючки, валенки и носки, книги с полок… – растут кучи и кучки на полу прихожей, комнат. – Важно ничего не забыть!..
– Быстрее, быстрее! – ни минуты здесь доле!.. – лихорадит мозг и руки. – Лишь бы никто не тормознул опять с работой, с просьбами написать «за жизть»! Бежать –бежать, бежать! – подальше из села, от людей, от вечных «надо», «обязана», «помоги», «войди в положение».
И вот, горой, загружена доверху деревянная лодка