подходящая почти к самому Стадиону. На западе высится скалистая стена Ай-Льяса (Святого Ильи)14, за ней – горы Локриды15 и Гьона16, за которой уходит на закат солнце. Если смотреть на юг, перед тобой простираются могучие очертания Кирфиды17, а у подножья ее – долина Плиста. Летом Плист пересыхает, и его безводное русло блестит на солнце, а оливы словно изливаются потоком, затопляя всю Амфисскую равнину до самого залива, откуда их и видит впервые мореплаватель. Ближе – сияющие камни развалин Мармарии18, среди которых выделяются три колонны Фолоса19. Я чуть было не забыл упомянуть о Кастальском ключе20. А ведь вода его благоухает чабром.
Размеры теменоса Аполлона составляют приблизительно 200 метров в длину и 130 в ширину, не учитывая Стадиона. Территория эта невелика, и поэтому естественно, что скучившиеся здесь памятники были в силу необходимости вытянуты в высоту, возвышаясь друг над другом: вспомним Наксосскую Сфингу21, Колонну Танцовщиц22, Платейских змей23. Воображение пытается представить все эти памятники в их изначальном виде: издали они, должно быть, напоминали кипарисы: блестящие и многоцветные стояли они вокруг храма пифии. Эти предпринимаемые воображением попытки вызывают в памяти рассвет, увиденный Ионом: с точки зрения природного пейзажа, эту картину следует считать условной, однако мне кажется, что она вполне отображает то потрясающее великолепие теменоса, каковым его представляют в те времена:
ἅρματα μὲν τάδε λαμπρὰ τεθρίππων·
῞Ηλιος ἤδη λάμπει κατὰ γῆν͵
ἄστρα δὲ φεύγει πυρὶ τῶιδ΄ αἰθέρος
ἐς νύχθ΄ ἱεράν·
Παρνασιάδες δ΄ ἄβατοι κορυφαὶ
καταλαμπόμεναι τὴν ἡμερίαν
ἁψῖδα βροτοῖσι δέχονται.
σμύρνης δ΄ ἀνύδρου καπνὸς εἰς ὀρόφους
Φοίβου πέτεται.
θάσσει δὲ γυνὴ τρίποδα ζάθεον
Δελφίς͵ ἀείδουσ΄ Ἕλλησι βοάς͵
ἃς ἂν Ἀπόλλων κελαδήση.
Свет колесницы с четверкою конной…
Светит на землю уже Гелиос,
Звезды бегут от небесного огня
К ночи священной.
Вот заповедные выси Парнаса,
Щедро залитые светом, дневной
Диск принимают для смертных.
Мирра безводного дым по чертогам
Фебовым вьется.
Жрица дельфийская, сев на треножник
Божий, для эллинов кличи поет,
Что Аполлон возглашает.
(Еврипид, «Ион», 82–93)
Еще какое-то время воображение пытается воссоздавать, но затем устает. Реконструкции и ретроспективы, сколь полезны бы ни были, приводят к выводам самым бесчеловечным: что еще есть у нас, кроме «настоящего, этого мгновенного»24? Наконец, воображению предпочтительнее, что река времени протекла и заполнила собой это ограниченное пространство. Смотря сегодня сверху вниз, словно в театре, мы видим перед собой словно спускающиеся