тоже это заметил, – кивнул Николас. Нам удалось уберечь Тобиаса от вступления в гитлерюгенд, потому что в детстве он болел астмой, а доктор наш оказался человеком понимающим. Мне совсем не хотелось, чтобы мальчик расхаживал в униформе и как попугай твердил их лозунги. Зато теперь ему предстоит выступать в цирке вместе с клоунами. Чертовски удачный выбор!
– Уверена, что вам позволят вернуться, причем очень скоро, – попыталась утешить Моник, однако Николас идею не принял.
– А вот я почему-то совсем не уверен. К тому же, дорогая, боюсь, что тот человек, который приедет из Флориды, вас уже не заинтересует.
– Не говорите глупостей, – строго отчитала Моник и заговорщицки зашептала: – Когда я встретила своего мужа, была простой маникюршей. Он на мне женился и изменил мою жизнь. Конечно, это был не цирк, но и в высшем свете, подобно вам, я не родилась, а попала туда исключительно благодаря Клаусу. Если кто-то позволял себе об этом упомянуть, он очень переживал. Даже нанял специального преподавателя, чтобы научить меня правильно держаться и говорить. – Признание поразило необыкновенной искренностью и прямотой. Пожалуй, только танец слегка выдавал истинное происхождение Моник: для благородной дамы она двигалась чуть-чуть откровеннее и раскованнее, чем следовало, а танго исполняла так, как не позволила бы себе ни одна леди. Но подобные мелочи значения не имели, особенно теперь. Она была хорошей, милой женщиной, и Николасу нравилось с ней разговаривать.
– Если вас вдруг тоже вышвырнут из Германии, – заметил он с мрачной иронией, пытаясь пошутить над собственной болью, потому что знал, ни один из идиотов Третьего рейха не в состоянии соперничать с ним в аристократизме, – мы сможем организовать танцевальный номер, например в цирке. Но только это вряд ли произойдет, поскольку вы не еврейка.
– Не еврейка, – подтвердила Моник. – Так же, как и вы.
– Нацисты считают иначе, и в какой-то мере справедливо. Я – часть той нации, которую они намерены уничтожить, потому что считают грязной и преступной.
– Мы когда-нибудь увидимся снова? – печально спросила Моник. Прежде чем ответить, Николас долго молчал.
– Скорее всего, нет, – наконец спокойно произнес он. – Не вижу возможности. Вы прекрасно проведете время с сестрой и ее новорожденным ребенком, а потом вернетесь в Германию, к той привычной жизни, которую создал для вас муж. А я останусь в Америке, на арене цирка, вместе с клоунами.
– Не говорите так, – дрогнувшим от неподдельной жалости голосом остановила Моник.
– Почему же? Это правда. Лучше привыкнуть к ней как можно скорее. Такой жизни вы не захотите. – Возражать она не стала, потому что так оно и было на самом деле. – Мы можем писать друг другу, но о чем-то большем пока говорить трудно.
Моник поняла, что все это время Николас держался отстраненно и даже ни разу не поцеловал по-настоящему вовсе не потому, что она ему не нравилась, а по причине, о которой рассказал пару секунд назад. Если