дал ей Олег.
Я вышла на работу когда Саше было два месяца. Взяла няней соседку старушку-пенсионерку, которая буквально за копейки согласилась мне помогать. Я, честно, не знаю, как выжила, как-то.
Моталась как белка, забыв об учебе и порой забывая о самой себе. Одна работа, вторая, третья. Навыков кроме актерства у меня не было, потому я бралась за любую работу, хоть никто особо не хотел меня брать с крошечным ребенком.
Очень помогала соседка, а Саша росла с каждым днем, становясь все больше похожей на Холодова.
Помню как однажды мне не хватило денег до конца месяца. Саша тогда разболелась, простуда долго не проходила, я все потратила на лекарства и мне не за что было купить еду на ужин.
Я расплакалась тогда от отчаяния, от ужаса того, что мне нечем прокормить собственное дитя. Дитя, у которого есть отец, бабушка и аж двое дедушек.
Я тогда надломила свою женскую гордость, взяла Сашу, уложила ее в коляску и пошла к Олегу в больницу. Знаю, это унизительно, но я тогда была в отчаянии, я просто не знала, что мне делать и меня ужасало то, что какие-то органы опеки узнают о моем положении и отберут шестимесячного ребенка.
Было сыро и мрачно. Я хотела еще раз поговорить с Олегом. Еще попытка, показать ему ребенка и я дождалась его. Он приехал на шикарной черной машине, но не один. Следом за ним из авто вышла высокая брюнетка. У обоих на пальце кольца блестят, Олег улыбался, а та женщина аж цвета рядом с ним. Красивая, холеная на высоченных каблуках. Они сладко целовались в губы, а меня затошнило.
Я развернула коляску и поехала домой. Помню, как тогда рыдала на коленях у соседки, а та гладила меня по голове и в итоге принесла золотые сережки, завернутые в белый платочек.
– Иди продай, купи малышке смесь, памперсы, себе поесть возьми. Ты же еще молодая, извела себя вся. Детка, нечем мне тебе больше помочь.
И я взяла, потому что у Саши тогда смесь кончилась, а у меня молока не было от нервов. Сгорело оно в первый же месяц, а смесь была дорогая. Я продала те золотые сережки, вытерла слезы, купила смесь и накормила ребенка.
То был единственный раз, когда я так испугалась и готова была ползать на коленях перед Холодовым, вымаливая у него хоть копейку для дочери. Потом уже прошло, я просто начала больше работать, научилась экономить, есть только домашнюю еду, перешивать старые вещи.
В девятнадцать Олег водил меня по ресторанам и театрам, а в двадцать я на ходу жевала жареные пирожки в перерывах между работой и плакать мне было уже некогда.
Саша быстро взрослела, ей требовались то вещи, то игрушки новые, книжки и я старалась дать ей все. И только по ночам, оставаясь одна в холодной кровати меня охватывал дикий ужас своей беспомощности, который я прятала за маской счастья, ведь несчастный человек не нужен никому.
Все боятся больных и ущербных, пассивных и одиноких, потому как актриса, пусть даже без диплома я надела маску и приклеила ее к себе. Довольная и счастливая молодая мама, самодостаточная и конечно же, независимая. Я улыбалась себе в зеркало, рыдая внутри.
Потом