может, господину, тьфу, товарищу Андропову просто было не до таких, как мы. Он все время болел…
Кто знает?!
Но власть уже нас не так давит. Но мы все еще не работаем. Не поем. Нам на сцену, на этот «идеологический фронт», все еще никак нельзя.
Тогда и происходит наша встреча с КГБ.
Мы все еще числились в Москонцерте. И директор не знал, бедный, что с нами делать. Вернее, как от нас отделаться. Уволить не имеет права. Вот и обратился с вопросом «как быть?» к представителю КГБ.
Представитель приходит, и встреча происходит в кабинете директора. Кажется, директор волнуется больше нас. Говорит:
– Вы можете начинать (?!) работать… Вам уже «разрешили»… Но надо написать заявление, «письмо такое, покаянное…». И обязательно укажите, что никуда больше не хотите ехать и вообще… жалеете…
Мы хотим покинуть эту компанию.
Но вмешивается «искусствовед в штатском», начальник районного отделения КГБ:
– Не надо никаких покаянных писем. Просто хочу вас предупредить: вас никуда, ни в какую эмиграцию, не выпустят. Поэтому начинайте понемногу выступать. Вам никто мешать не будет.
Как «понемногу выступать», мы не знаем. Не умеем мы петь понемногу.
Но начинаем снова набирать оркестр.
Конечно же «мешают». Москонцерт дает музыкантов, которых не взяли ни в один коллектив. Самых слабых. Пьющих. Никаких.
Мучаемся.
И отправляют нас по самому «не нашему» гастрольному маршруту. Туда, где нас никто не знает. Мы там никогда не были, а телевизоров там нет. А отказаться в сложившейся ситуации мы не имеем права. Могут и уволить.
Поэтому – едем.
В залах – дети и собаки. И «люди в штатском». За нами всюду ездят этакие «любители» нашей музыки, мать их так.
Но все же – мы снова «понемногу» выступаем.
Потом, уже при Черненко, начинаются наши более или менее нормальные гастроли.
Помню, мы – в каком-то городишке. В какой-то гостинице. Вечером должен быть концерт.
В тот день по телевидению одна классическая музыка. Значит, кто-то умер. И действительно – объявляют о смерти Черненко.
Раздается за несколько часов до концерта звонок директора филармонии:
– В стране траур. Все гастроли отменяются.
Начинаем собираться домой. В Москву.
Опять звонок:
– Вы не отменяетесь. Можете работать. У вас человеческий концерт.
Интересно: значит, надо, чтобы в стране кто-то серьезный умер, чтобы ОНИ поняли, что у нас – «человеческий концерт».
Распаковываем чемоданы.
На концерты наши народ пошел валом. Хотя рекламы о нас все еще почти не было. Нас все еще опасались.
…Зато при Горбачеве, в 90-е лихие, концертов ни у кого вообще нет. Все развалилось.
Зато – расцвет малого бизнеса.
Торгуют все. Торгуют всем. «Разрешено все, что не запрещено».
И мы – туда же. Открываем фирму «АС». Алла – Стахан. Торгуем колготками из Биробиджана.
В наш бизнес взяли наших ребят: скрипача и звукооператора. Музыканты тоже есть хотят. В России голодно.
Бизнес