и головокружительной чистотой, и он познал таящиеся в них и восторг, и изнеможение. Но в нынешнем его существовании о былых увлечениях напоминали лишь трели птиц на заре или гигантские росчерки облаков. И потому боль, которую он ощутил, когда малышка заиграла, пробудила какую-то печаль, давно таившуюся внутри души, смутное напоминание о жестокости наслаждения, – и в миг, когда он спросил: «Ты смотришь, только чтобы понять?» – Алессандро уже знал, каков будет ответ Клары.
Они послали за падре Ченти и нянькой и взяли все ноты, привезенные Алессандро из города. Кюре и пожилая женщина уселись на первую скамью для паствы, и Алессандро попросил Клару снова сыграть отрывок по памяти. Когда она начала играть, изумление, словно удар молота, придавило новых слушателей. Потом старая нянька раз сто перекрестилась, а Клара тем временем сыграла сонату в два раза быстрее, ведь теперь наступило настоящее торжество, настоящее единение. Она одну за другой проигрывала ноты, которые ставил на пюпитр Алессандро. Позднее появятся рассказы о том, как именно Клара играла и что безупречность исполнения была не главным чудом этого июльского свадебного обряда. Да будет известно только, что в миг, когда она увидела пьесу в синей обложке, которую Алессандро торжественно поставил перед ней, она сделала глубокий вдох, показавшийся свидетелям горным ветром, залетевшим под высокие стрельчатые своды. Потом заиграла. Слезы текли по щекам Алессандро, и он не пытался их сдержать. Пронесся образ, столь драгоценный, что пронзил его насквозь и больше не изгладился из памяти, и в мимолетном видении этого лица на фоне картины с рыдающей женщиной, которая прижимала к груди Христа, он с удивлением понял, что не плакал десять лет.
Назавтра он собрался в путь, сказав, что вернется в начале августа. Алессандро вернулся, как обещал. Через неделю после его возвращения в дверь приходского дома постучал высокий, чуть сутулый человек. Алессандро спустился в кухню встретить гостя, и они обнялись, как братья.
– Вот значит как, Сандро, – сказал человек.
Клара застыла на пороге. Алессандро взял ее за руку и подвел к высокому мужчине.
– Познакомься, это Пьетро, – сказал он.
Они посмотрели друг на друга с взаимным любопытством, вызванным противоположными причинами: он о ней слышал, она же не знала о нем ничего. Потом, не сводя с нее глаз, Пьетро сказал Алессандро:
– Теперь ты объяснишь мне?
В этот прекрасный послеполуденный час, когда троица шла по улице к церкви, у своих домов сидели люди. Все смотрели на мужчин, которые – хотя один был всем знаком – все-таки были какими-то особенными, как по одежде, так и по манерам, и, когда они проходили, люди вставали и задумчиво провожали их взглядами. Потом Клара заиграла, и Пьетро понял смысл долгого пути, что привел его от Рима до этих забытых Богом отрогов Сассо. В момент, когда она взяла последнюю ноту, он испытал головокружение такой поразительной силы, что его качнуло,