нос в это дело. А расшифровка ДНК, подумаешь… Сидишь, расшифровываешь, расшифровываешь. Получаешь молекулу за молекулой. Вводишь данные в компьютер, компьютер выдает закодированные последовательности. Отправляешь факс в Колорадо, они занимаются геном B27, мы – C33. Это наша кухня. Время от времени удается незначительно усовершенствовать оборудование, обычно этого достаточно для Нобелевки. Невелика наука, кружок “умелые руки”.
Первого июля пополудни стояла изнуряющая жара; такие дни, как правило, не сулят ничего хорошего, и разразившаяся наконец гроза рассеивает обнаженные тела. Из кабинета Деплешену открывался вид на набережную Анатоля Франса. На том берегу Сены, вдоль набережной Тюильри, тусовались на солнышке гомосексуалы, общались по двое или небольшими стайками, передавали друг другу полотенца. Почти все были в стрингах. В ярких лучах сверкали мышцы, увлажненные маслом для загара, лоснились округлые рельефные задницы. Некоторые, оживленно болтая, почесывали себе яйца, обтянутые нейлоновыми плавками, или засовывали палец внутрь, являя миру лобковые волоски и основание члена. Перед панорамным окном Деплешен поставил подзорную трубу. Ходили слухи, что сам он тоже гомосексуал; на самом же деле последние годы он заделался просто светским пьяницей. Как-то в такой же вот погожий полдень он дважды пытался подрочить, прильнув к окуляру и вперившись в подростка, который как раз оттянул стринги и вынул член, предпринявший волнующий взлет в атмосферу. Его собственный, напротив, сник, вялый, сморщенный и сухой; он не стал упорствовать.
Джерзински появился ровно в четыре. Деплешен сам попросил его о встрече. Любопытный случай. Конечно, ученые имеют обыкновение брать годичный отпуск, чтобы поработать с коллегами в Норвегии, Японии, короче, в одной из тех угрюмых стран, где в сорок лет жители массово кончают жизнь самоубийством. Кто-то, как это часто бывало в “эпоху Миттерана”, когда жажда наживы достигла неслыханных масштабов, пускался на поиски венчурных капиталов, чтобы основать компанию и торговать той или иной молекулой; более того, некоторые из них, в рекордные сроки и ничем не брезгуя, сколотили солидное состояние, извлекая немалую прибыль из знаний, приобретенных ими за годы бескорыстных научных исследований. Но решение Джерзински уйти на вольные хлеба, не имея ни проекта, ни цели, ни вообще хоть малейшего предлога, было выше его понимания. К сорока годам он стал ведущим научным сотрудником, под его началом работали пятнадцать ученых; сам он подчинялся – и то чисто символически – непосредственно Деплешену. Его команда добивалась отличных результатов и считалась одной из лучших в Европе. Так чего ему не хватало?
– И что вы собираетесь делать? – с нарочитым напором спросил Деплешен. Джерзински помолчал с полминуты, потом сказал просто:
– Думать.
Такое начало не предвещало ничего хорошего. Деплешен продолжил с наигранным воодушевлением:
– А как на личном фронте?
Глядя