не очень громко, но у вежи смолкли все разговоры. В гусельном искусстве Облак склонился бы разве перед Крылом. Но Крыла убаюкал добрый Киян, а Облак – вот он, живой, голосистый. Воеводе слава, людям веселье.
Надо мною шумели
То берёзы, то ели,
По старинному тракту я заканчивал путь…
На высоком кургане,
Что в былинах помянут,
Притомившись под вечер, я прилёг отдохнуть.
Надо было видеть, как он играл. Левая рука подцепляла густые рокочущие созвучья, правая порхала в верхах, выщипывая голосницу. За такой игрой легко следовать голосу, но пальцы мелькали – навзрячь ухваток не переймёшь. Про Облака говорили, что он не любил делиться умением.
Так-то славно лежалось
На траве, что шепталась,
Провожая и славя угасающий день…
А когда над погостом
Вышли первые звёзды,
Из ночного тумана тихо выплыла тень.
При секире калёной
И в броне золочёной,
Родом прямо из песен, из старинных времён,
Молвил воин сурово:
«Ну, потомок, здорово!
Будешь гостем желанным!» И отвесил поклон.
Окаяничи слаженно подтягивали любимую песню. Красно пел один из первых витязей, Сме́шко, но Облака всё равно слыхать было над прочими. Такие голоса зовутся крылатыми.
Между яви и бреда
Завязалась беседа
Про жестокие битвы, про последний заслон,
О редеющем строе
И о клятве героев
Всю-то ночь до рассвета мне рассказывал он.
Гуляй кашлянул, подхватил знакомые слова. Облак нашёл святотатца, закатил глаза. Гуляй смущённо умолк.
В этой сече кровавой
Не искавшие славы
К поколениям юным обращали свой крик…
…Лишь о том, что ни ве́сти,
Ни улики той чести
Не дошло до потомков, сокрушался старик.
Над вершинами елей
Огоньки побледнели.
Протянул мне воитель свой колчан из-под стрел:
«Завещанию внемли!
На родимую землю
Отнеси…» И растаял. И назвать не успел.
Ильгра вдруг сказала Гуляю:
– Вкриво гудит. Незамаюшка лучше сыграл бы.
Гуляй посмотрел недоверчиво. Как равнять? Незамайка хрипел, рычал, больше сказывал, чем действительно пел. Всё же нутряное чувство не позволило отмахнуться.
Ильгра задумалась, тихо пояснила:
– Окаянич голосом красуется. А наш… сердцем в песню входил.
Взгляд Гуляя оттаял. Беспощадный стрелок с неумелой нежностью приобнял воительницу, шепнул:
– Вернётся он, Ильгрушка. Новые гуселишки наладит.
Она ответила ровно:
– А пусть попробует не наладить.
Что же сталось со мною?
Я лишился покоя.
По людским поселеньям сам как тень прохожу.
Где те гордые стрелы,
Что в колчан поседелый,
Как в отцовскую руку,