и не нашелся. Мужик с бородкой и в шляпе приезжал еще три раза. Два из них – с какими чинами из КГБ. Опрашивали, осматривали нашу квартиру. Изъяли у меня записную книжечку, в которой были записи маршрута и зарисовки иероглифов, сумку из пещеры и гибкий клинок, который был у Харлампиева. Потом приехали еще раз какие люди из прокуратуры, ОБХСС, КГБ и под опись изъяли папку с документами на дома, квартиры, машины, яхту и деньги. Папу и маму заставили подписать какие документы, в том числе и о неразглашении, а про деньги и другое имущество посоветовали забыть. Последний из уходящих положил на стол пакет и, пристукнув по нему ладонью, сказал папе:
– Здесь сорок тысяч чеками. Можете потратить их на себя. Это компенсация за неудобства, которые вам принесла эта история. И премия вашему сыну за научные открытия в пещере. И еще совет: уже без шуток, Виктор Александрович, просто забудьте обо всем, что было связано с академиком Скуратовым. Это хорошо скажется на вашей карьере. Кстати, поздравляю с новым званием, подполковник. Завтра вам объявят об этом. И вашу жену тоже поздравьте с таким же званием. Прощайте.
Глава 2. Игнат Ипатович
Летом меня отправили на плато Каламбаир помогать одинокому пастуху, который жил в деревянном доме на опушке букового леса. Днем он пас стадо овец, а вечером разжигал горн в большой кузне и до поздней ночи отстукивал по наковальне молотками. Каждый из них имел свой особый голос и звучание, создававшие ритмичный мотив, который в моем сознании воскрешал мистические образы шаманов и ритуальных танцев. Мне нравилось слушать эту музыку в ночной тишине.
Разговаривал Игнат Ипатович – так звали пастуха – мало. Со мной в первую неделю сказал слов двадцать, да и то по большей части в первые дни, когда знакомил с громадными тибетскими овчарками черно-бурого окраса. Их было пять, три суки и два кобеля. Ростом они были мне почти до плеча, а в пасть могла бы спокойно войти голова ребенка. В пяти словах Игнат Ипатович объяснил, что я теперь свой, меня нужно охранять, а я буду их кормить.
Для сна мне определили место в овчарне под навесом на топчане, кинув на него овечью шкуру и валик из прессованной овечьей шерсти. Утром я, полусонный, брел в летнюю кухню и, просыпаясь на ходу, рубил приготовленное с вечера мясо на десять кусков, по два для каждой собаки Баскервилей. В первый день, когда я принес им куски мяса, каждый килограмма по полтора, и ведро запаренной каши с овощами, было ощущение, что они и меня съедят так же спокойно, как съели принесенную пищу. После трапезы я выгонял стадо, и оно медленно брело под контролем пяти громадных псов на яйлу.
Игнат Ипатович приезжал на лошади через пару часов и, осмотрев стадо сверху, спускался на землю, доставал книгу и читал. Вечером так же молча подтягивал седельные ремни, распутывал ноги своей кобылы, вскакивал в седло, осматривал стадо и возвращался домой. А я гнал стадо в кошару, наливал ведрами из родника воду в колоды из цельных бревен и шел на кухню. Там ел то, что стояло на столе под полотенцем, снова рубил мясо и нес собакам, прихватив и ведро