Во-первых, я действительно все это не съем, а значит зря разводила колени перед всеми этими ослами. А во-вторых это ли не есть настоящее проявление хозяйственника, когда ты способен заботиться о своих людях, считая их равными себе, при том не жалея себя? Я ведь начальник, подо мной ходят сотрудники, и если сотрудники не будут видеть во мне угрозу, если они будут считать меня с ними одинаковой, то какова вероятность, что во время голодного бунта, который вот-вот случится, они поднимут меня на вилы? А Гримсона или Кроули, которые заграбастали себе десятки килограмм провианта? Вот и думай.
– Хочешь получить себе корону, когда начнется бойня?
– Я хочу не корону, Джеки. Я хочу прожить подольше. И прожить подольше у меня выйдет только в окружении тех, кто считает меня неприкасаемой, и кого я считаю достойными людьми. Здесь простая механика выживания, которая работала несколько тысяч лет, прежде, чем люди придумали рабство. И мы либо работаем сообща ради своего выживания, либо какие-то упыри забирают себе все, а обездоленные рабы возвращают себе это огнем и мечом. И оба этих пути ведут в одну и ту же точку. Только один прямо сейчас, а другой через кровь, пот, и боль. Логично?
– Логика в этом несомненно есть. – Хорнет согласился, прищурившись. – Отнять и поделить? Мыслишь стандартами врагов.
– Я мыслю логической цепочкой. – подняла брови она, разведя руки. – Жаль, что полковник не научился думать логически. Или хотя бы думать так, как думает его противник. Если бы мы знали, как думает противник, а противник знал бы, как думаем мы, мы бы не сидели здесь, а продолжали бы вечно держать руки над ядерными кнопками. Весь смысл в паритете. И если кто-то вдруг начинает считать, что паритета нет, и по ту сторону океана сидят идиоты, мы оказываемся в «Кило-11». Как тебе, милый мой?
– Соглашусь.
– А зачем ты пришел? – вдруг смутилась она, вспомнив, что он вообще-то нагло прервал ее способ заработка. – Ты же застал меня врасплох не для моих умозаключений о прошлой политике, да? Выкладывай.
– Да, точно не для этого. – округлив глаза, он помял шею. – Мы поймали странный сигнал. И… у него нет волны. Вот, послушай.
Она внимательно, с умным видом и голым животом, на несколько раз прослушала запись настолько стоически и спокойно, что Хорнет в момент подумал, что у нее прихватило сердце, и она умерла вот так, на ногах. Или оцепенела настолько, что ни один из ее глаз даже не моргнул. В конечном итоге он сам забрал у нее плеер, осторожно сняв с ее растрепанной головы наушники. Откинул все это подальше от себя на кровать, и снова сел. Немного помяв пальцы одной руки другой, Сэм заходила по комнате. Ее взгляд был уставлен в никуда, она решала сложнейшую задачку радиофизики.
– Как это возможно? – спросил ее Хорнет.
– Это невозможно. – ответила она. – И осциллограф молчит, хотя исправен?
– Да. – коротко ответил тот. – Все именно так. И это похоже на бред. Была вероятность, что это…
– Радиация, да-да, я тоже об этом подумала. – отмахнулась та, словно прочитав мысли Джейка, отчего тот малость