энциклопедией. У него всегда был набор купонов на скидки и распродажи и он овладел навыками пользования почти незаметного в ЛА общественного транспорта. Единственные магазины, которые его всё ещё смущали – были одёжные. Надо вам сказать, что любого постсоветского иммигранта поражала американская непритязательность к своему внешнему виду; и миллионер, выходящий из своего Рендж Ровера в трениках с пузырями на коленях был такой же привычной картинкой, как и полное отсутствие цветов перед его 10-ти миллионным домом. Но постсоветскому иммигранту эти стандарты внешнего вида были чужды, поэтому он даже мусор традиционно выносил в причёске и макияже, и, если уж не в вечернем платье, то уж никак не в шлёпанцах!
Так же происходил и вечерний моцион, наполнявший пустые улицы Голливуда и Санта Моники бабушками и дедушками в свежепостиранных рубашках и, на их вкус модных безрукавках, делающих всех мужчин либо тургидами, либо фотографами, и в почти новой обуви, часто на каблуках. Для жителей всех стран мира улица – это инструмент общения. И только для США улица – это кратчайший путь из точки А в точку Б! Поэтому там нечего рассматривать. И я бы уделил этому сюжету больше времени, но эта тема не для моих героев. Единственное, что я могу сказать в оправдание американской простоте – так это про её пуританское происхождение. Как вы лодку назовёте – так она и поплывёт…
Зяма и его жена Анечка тоже выходили гулять по вечерам. Забавно было наблюдать за этой трогательной парой, идущей под ручку (чего никогда не делают американцы) и встречающей на тротуаре знакомых. Далее начиналось получасовое собеседование и, раскланявшись, медленное продвижение по периметру квартала, или, как они уже говорили на местном диалекте: блока.
Пример свободы и родина «Я», пишущегося с заглавной буквы, была вся поделена на блоки, рассечённые северо-южными и западно-восточными направлениями, напоминая сверху военный лагерь времен древнеримской империи. Потеряться в такой стране было невозможно, так же как и насладиться изгибом итальянской виньетки. Нагулявшись и обсудив последние события, Зяма и Анечка возвращались к телевизору и, поставив на плиту чайник, смотрели только русское телевидение. Благо, что тарелки на крыше уже позволяли оставаться в курсе событий, неважно в какой точке Земли находясь.
И райскому этому счастью не было бы предела, если бы однажды ночью Зяма, присев на краю кровати, не сказал: «Кажется, я умираю…» и умер. Вот так, в один миг, никого не мучая своей старческой беспомощностью или проблемами, взял и ушёл из жизни… И остался я со своими психологическими вопросами один на один, а жена его Анечка – в совершенном недоумении от поступка Всевышнего…
По соседству с номером ноль один обитала тоже пожилая семья и тоже из постсоветского пространства. Прожили они там недолго и через какое-то небольшое количество утренних приветствий переехали в другую часть города. А в их