бы укрыться от неистовых ругательств. Петра пыталась спать вместе со своей дочкой в хлеву, поскольку именно так часто поступал старый Амбруш – ведь крестьяне обычно в хлеву старались схорониться от различных невзгод. Но даже там, вне дома, ругань все равно доносилась до них, как она доносилась и до сторожа, когда он проходил мимо.
Вспышки гнева Иштвана перемежались периодами глухого молчания, когда он пытался заставить себя провалиться в сон. Он старался обмануть самого себя, оставаясь неподвижным. Он надеялся, что, если долго будет лежать без малейшего движения, то для него откроется портал в бессознательное состояние, и он сможет проскользнуть туда. Однако через какое-то, достаточно короткое, время в его голове начинала возникать целая череда образов, гротескных, вызывающих тревогу лиц и пугающих звуков – продукт изголодавшегося по отдыху мозга. Эти галлюцинации словно издевались над ним. Иштван был уверен, что постепенно сходит с ума.
На тумбочке рядом с его кроватью лежали очки в проволочной оправе, под линзами которых были искусно закреплены овалы плотной черной материи. Эти очки несколько месяцев назад ему выдали в госпитале для слепых в Будапеште. Там же ему установили глазные протезы. Иштван провел бо́льшую часть прошлого года в госпитале для слепых и в госпитале «Зита», который также находился в Будапеште. Он пришел в госпиталь для слепых, чтобы овладеть в его стенах какими-то новыми трудовыми навыками. В результате он научился делать веники и плести корзины. В госпитале же «Зита» врачи пытались вылечить его многочисленные недуги: от пневмонии до острых болей в кишечнике. Госпитали страны были переполнены вернувшимися с войны молодыми парнями, такими же, как и Иштван, но из-за блокады[3] запасы медикаментов быстро иссякли. Не было ни лекарств для больных, ни бинтов для раненых, ни простыней для кроватей. Врачам приходилось накладывать на раны обрывки бумаги в надежде, что этого будет достаточно, чтобы уберечь пациентов от заражения.
Иштван совсем недавно вернулся в Надьрев морально сломленным двадцатипятилетним парнем. Он постоянно говорил Петре, что предпочел бы погибнуть на поле боя, чем испытывать такие мучения, как сейчас.
Еще не было и трех часов ночи, когда Петра осторожно прошла на кухню. Она зажгла лампу на столе, поднялась по лестнице на открытый чердак над кладовой, взяла из корзины охапку соломы и вернулась на кухню. Там она подняла щеколду на топке дровяной печки, бросила туда принесенную охапку соломы и разожгла огонь. Затем Петра поставила в печь нагреваться кувшин с водой, который старая хозяйка Амбруш собиралась утром использовать для уборки по дому. После этого Петра пошла в хлев подоить коров. Незадолго до рассвета она должна была пойти на работу в поле.
Война практически опустошила Надьрев, лишив его мужчин (хотя сыновья тетушки Жужи сумели избежать призыва в армию). Петра и другие жены взвалили на свои плечи всю крестьянскую работу. Каждое утро в четыре часа они выходили работать в поле. Длинная вереница