и поддержала затылок, помогая напиться. Он выпил густую тёплую жидкость и обессиленно откинулся на подушку, облизнул губы, соображая.
– Мёд?
– Он самый. В нём сила земная и солнечная.
– Раньше… другое было? – решил он уточнить.
Лицо Старшей Матери стало лукавым.
– Ну, другое, – чуть насмешливо ответила она.
– Дай… того.
К его удивлению, она засмеялась.
– Ишь ты, распробовал. Ну, значит, на поправку пошёл. А ещё чего спросишь?
Силы были на исходе, и он сразу спросил о главном.
– Меня… в аренду… на сколько?
– Откупили тебя, – серьёзно, даже строго ответила она. – Тридцать две тысячи отдали.
– Столько я не стою, – убеждённо ответил он, закрывая глаза.
– Много ты о себе понимаешь, – фыркнула Нянька, вставая и поправляя ему одеяло. – Всё, вернулся и спи теперь. Проснёшься когда, поешь.
Вернулся… да, он вернулся, он… он дома… избушка в лесу… мамин голос… Горка, Горушка… Горыня… Похоже на Гаор, но… он дома, среди своих, в безопасности… с этим он и заснул окончательно.
И проснулся Гаор, ещё ощущая, чувствуя слабость, но сразу всё вспомнив и угадав по доносившемуся шуму, что у остальных… он с трудом повернул голову и увидел то, о чём безнадёжно мечтал в «Орлином Гнезде» – окно, маленькое, ничем не закрытое окно. За окном было совсем темно, значит, у остальных ужин. Он помнит, ужинают рано, и побудка ранняя. Он осторожно попытался выпутать руки, сразу открылась дверь, и заглянула женщина, тоже… знакомая, Басёна, да, она.
– Проснулся? – улыбнулась она. – Сейчас поесть тебе принесу.
Странно, но ему есть даже не хотелось. И пить. И двигаться. Лежать бы так и лежать, ни о чём не думая… Но за дверью уже шаги и голоса, распахивается дверь и повалуша заполняется множеством людей. И он, вглядывается в незнакомые, нет, забытые лица, и узнаёт их, вспоминает имена. А они радостно шумят, о чём-то спрашивают, помогают откинуть одеяло и сесть, суют в руки миску с чем-то белым и ложку, говорят и смеются, поздравляют его с возвращением, рассказывают ему, как он лежал труп трупом, а он бездумно ест, не ощущая вкуса и не понимая их вопросов, с трудом удерживая подступающие к глазам слёзы.
– А ну кыш отседова, – властно погнала всех Нянька. – Совсем мужика затеребили, потом расспросите, – и уже ему. – Ну, всех признал? Не путаешь больше?
Гаор покосился на стоящую в дверях с опустевшей мисочкой в руках беловолосую девочку и покачал головой.
– Это… Малуша? – вспомнил он её имя.
– Ну да, – довольно кивнула Нянька. – Чего сразу-то не признал?
– Выросла, – не сразу нашёл он подходящее объяснение.
Малуша радостно улыбнулась ему.
– А это я тебе сготовила. Гоголь-моголь называется. Вкусно?
– Да, – кивнул он. – Спасибо.
И, довольная его похвалой, Малуша уже повернулась уходить, но вдруг спросила:
– Рыжий, а ты меня Снежкой называл. Снежка – это кто?
Гаор вздрогнул, как от внезапного удара, и замер.
– Пошла,