не чему. Успехи последних недель вполне могли спровоцировать зависть, а уж если знать о расположении императора к старому другу – гипертрофированную зависть.
Дианита Довери
Осень уже не намекала, а вполне настойчиво напоминала о своём приближении. Ночи стали холодными, Вийшна приносила в мои комнаты сухие, аккуратно нарубленные полешки и складывала их на металлическом листе около печурки, от которой в стену уходили, разветвляясь, толстые трубы. Каждый раз горничная объясняла, как активировать магический запал. Мои заверения в том, что у нас в поместье точно такая же система, и я с ней знакома, оставались без внимания. По всей вероятности, девушка строго следовала своим обязанностям, не вникая в суть и необходимость каких-либо действий и слов. Мне пришлось терпеть этот нудёж каждый вечер, ограничиваясь простым «спасибо, Вийшна».
Дни протекали скучно. Босс по-прежнему виртуозно прятался, секретарши не рвались со мной общаться, считая зазнайкой, пользующейся особым расположением начальства. Клиентов было немного. В свободные минуты я делала наброски, рисовать в своё удовольствие могла только по вечерам, пока позволяло освещение. Потом лежала в постели, мечтая вырваться из однообразных будней.
Календарь, в котором я подчеркнула предполагаемый день освобождения, пополнялся кружочками, помечающими прожитые в неволе сутки. Время ползло неповоротливой улиткой, так и хотелось подстегнуть его. Разве это справедливо, что месяцы счастливого существования по чьей-то прихоти превратились чуть ли не в заточение? Прямо хоть беги! Единственное, что останавливало меня от решительных действий, – собственноручно подписанный договор. Штраф за его нарушение был нешуточным – недолго поместья лишиться или в долговую яму угодить.
Единственным радостным событием за три неполных месяца стал визит моего кузена. Питер вернулся в столицу и сразу же нашёл меня, чтобы передать гостинцы. Чуть ли не до ночи я расспрашивала его о домашних делах, по-детски радуясь булочкам с корицей, янтарному мёду, моему любимому варенью из рябины особого, не горького сорта, сушёным яблокам и орехам.
Кузен казался задумчивым, на некоторые вопросы отвечал невпопад. Когда я, наконец, заметила это, поостыв от радостных впечатлений, спросила:
– Что не так? Питер, говори всю правду, в поместье случилось что-то нехорошее? Все здоровы? Не было пожара или засухи? Говори же, не молчи!
– У тебя дома всё хорошо, Дина, – слабо улыбнулся брат. – Дядюшка устроил грандиозный праздник по случаю выигранного суда и даже примирился с неугомонным соседом, тот, наконец, признал, что погорячился. Офиния похорошела, можно сказать, расцвела. Рвётся навестить тебя, но родители пока не пускают. Даже с дуэньей. Может быть, выберутся ближе к зимним каникулам.
– Ну! – воскликнула я. – Зимой-то сама надеюсь приехать в поместье.
Питер недоверчиво покачал головой, встал из-за стола, где мы чаёвничали, прошёл к мольберту с законченным портретом рыжика.
– Из конторы так просто не отпускают, Дина. Я бы на твоём месте не рассчитывал