.

внутри. И без серьёзного разговора с Алфёровым не обойтись.

      – Осторожней на поворотах, – предупредило меня моё второе "я".

      Нет. Он – не мог! Генерал Алфёров – это старая школа. Но и не только поэтому, хотя я здесь благодаря ему. А скорее – вопреки. Он был единственным, кто узнал, что я остался в живых после Сирии. Первым. Остался в живых благодаря случайности, которая играет в покер нашими жизнями. И это тоже карма.

      Вопросы. И ещё раз вопросы.

      Екатерина. Как она могла столь опрометчиво войти в квартиру. Не проверившись. Но я видел – за ней «хвоста» не было. Я видел это своими глазами. И это – факт, который из памяти не выбросишь. Факт железный. А если её убийца вошёл туда раньше. И ждал внутри. То дальнейшее не столь важно. Откуда он узнал место и время встречи, о которой знали только двое? Я и неизвестная в трубе мобильного. Двое? Не факт. Кто этот второй? И ещё… зачем нужна такая жестокость? В чём её смысл?

      – А как сам думаешь? – спросил меня мой внутренний голос, но у меня не было ответа.

      Только пять минут там, если судить по моим внутренним часам, было мне дано, чтобы понять происшедшее. И всё это время меня не покидало осязаемое чувство опасности и непредсказуемости поступков незримого врага. Гремучей смеси реальности и бесконечного, безумного, ужаса, океанской волной захлестнувшей меня в тот самый момент, когда я узнал о гибели Аллы. И те мгновения отчаяния и боли, перекочевавшие из зарытого в потаённых уголках памяти в моё настоящее, вновь напомнили о себе. И устойчивый, но такой неуловимый запах смерти, заполнивший помещение, в котором я стоял полный ужаса, пропитал мою кожу настолько глубоко, что даже спустя сутки, я всё ещё чувствовал его на своём теле.

      И в это мгновение произошло озарение, на секунду осветив всю картину бытия, где среди потаённых желаний и непроходимых болот, в паутине лжи и предательства пролегал мой путь.

      Остановись!

      Вспомни!

      Думай!

      Катя Голицына была мертва уже несколько часов. Мне ли этого не знать? Её кожа остыла давно, но моё касание её руки в тот момент ни о чём меня не предупредило. Память… Ты порой манипулируешь сознанием, как марионеткой, заставляя совершать поступки, не совместимые с моралью. И я начинаю понимать – почему. Вот только кому это было нужно? Кажется, так говорили древние. Но тогда вспоминай, кого ты видел на улице за пять минут до встречи с Катей Голицыной на конспиративной квартире службы внешней разведки России в Токио? Вспоминай всё, что видел. Рост, фигуру, волосы, походку.

      И сопоставь, она была это или нет.

      Смерть медленно вошла в мою жизнь, как нож в масло. Впрочем, она никогда оттуда не уходила, прикрывая свои деяния философией или кармой. Моя уверенность в том, что я говорил по мобильному именно с женщиной, строилась на вязке слов, которую могла употреблять только японка. Разговор шёл на Окинавском наречии, который я знал, безусловно, хорошо. И некоторые обороты в предложениях произносились именно с учётом того, как женщина