вот-вот вылезут из орбит.
– Никто не смеет государственному человеку угрожать. Подсудное дело. Под трибунал захотели?
– Это уж после вас, многоуважаемый Афанасий Степанович. Так вы будете садиться или нет?
Хозяин дома встал и сел на то самое место, где и сидел до прихода незваного гостя. Кудасов тоже пересел, оказавшись прямо напротив своего собеседника.
– Ну что же, теперь поговорим. Но я буду краток. Мне абсолютно все равно, как лично вы относитесь ко мне. Но я прибыл в ваш город для ведения важного расследования, сами знаете какого. И уж если требовать от вас полного содействия никоим образом невозможно по причине всеобщей нелюбви к столичной власти, которую я имею честь представлять, то извольте хотя бы не мешать. Но вы, нисколько не скрывая, ставите мне палки в колеса, открыто демонстрируя свое пренебрежение. Это, конечно, ваше право, и я не имею официальных полномочий диктовать вам свои условия. То, что вы публично меня оскорбили при своих сотрудниках, я могу стерпеть. Я не кисейная барышня, чтобы брать близко к сердцу ваше ко мне негативное отношение, да и человек я, смею вас уверить, отнюдь не злопамятный. Однако же личная неприязнь не должна мешать нам служить государственным интересам. А интересы у нас едины. Вы же, уважаемый Афанасий Степанович, ставите свои личные амбиции выше благого дела по спасению Российской империи.
Совсем недавно произошло убийство известного в городе мерзавца Марчина Хавинского. По имеющимся у меня сведениям, это дело выводит нас на влиятельнейших людей, занимающих высокие посты. Кроме того, в городе действует серийный убийца, расправляющийся со своими жертвами поистине изуверскими способами. Впрочем, все это вам известно. И вместо того, чтобы помогать мне поймать этого садиста, используя весь свой авторитет и профессионализм, вы играете в игру под названием «Кто здесь главный». При каждом удобном случае подчеркиваете свое превосходство, приказываете делать то, что лично я считаю совершенно ненужным. Другими словами, связываете мне руки. В связи с этим я считаю вас помехой расследованию.
Еще никогда с полицмейстером не разговаривали в подобном тоне. Он уже много лет был полноправным хозяином в городе, а потому привык отдавать приказания, но никак не выслушивать упреки в своей адрес, пусть даже и справедливые. Но Кудасов говорил так спокойно, будто с хорошим приятелем. Чувствовалось, что он нисколько не боится гнева высокого полицейского начальника, и, видимо, у него были на то основания. В статском советнике подсознательно ощущалась большая сила, и Мурзеев понимал одно: вступать в открытую конфронтацию с ним весьма опасно. Поэтому успокоился и внимательно выслушал петербургского чиновника. Тем не менее, привычка командовать взяла верх.
– Слишком много на себя берете, ваше высокородие. Да, вас прислали в помощь нашему министерству, но это не значит, что вы можете так разговаривать с полицмейстером. Я думал, в Петербурге начальство больше уважают.
– Вы правы, Афанасий Степанович. Уважают. Но достойных. Вы же человек прогнивший изнутри