босых ногах, ухватив спадающий ремень, который держал разорванную на спине рубаху.
– Твоя нечеловеческая сила постепенно будет возвращаться к тебе, – продолжил столь же бесполый, как заседатель, длинноволосый безымянный лик слева. – По крупицам, следуя добротелям, ты вернёшь остальное. Тогда явишься сюда вновь. Если при посещении Верного Приюта3 за твоей душой вновь сокроется тьма, участь твоя не сохранится ни на строках пергаментов, ни в разумах смертных.
Сидящие вокруг крутили головами. Сирлинорэ не понимала: их удивляла кара за довольно обыденное превышение ею своих полномочий или выдержка молчаливой воительницы. Наконец она нашла в себе силы и спросила:
– Время, великий Конклав?
– Чем быстрее, тем лучше, – ответивший голос справа казался более женственным. – Ты почувствуешь сама.
Сирлия поклонилась, привратники вновь подскочили и удержали от падения. Выволокли её из зала заседаний обессилившую, оборванную, окровавленную. Но несломленную.
***
Она пришла в себя в тёмной комнатушке, не помня, как попала сюда. По маленькому резному окошку с крестами поняла, что находится в келье. Найдя силы, поднялась, выглянула наружу: там суетились люди в рясах, утро только наряжало округу в разноцветные тёплые тона поздней весны. Слева от окошка Сирлия увидела высокую увенчанную колоколом башенку, что стояла между двух больших корпусов. «Монастырь, – подумала она. – Меня вернули домой».
Последние сто лет молодая по меркам остальных ангелов дева являлась помимо основной своей церковно-военной службы настоятельницей монастыря Грахойло. Строго говоря, настоятельница для неё – должность символическая. Служила она советницей и наставницей для старшего апостолиара4 монастыря отца Нэльраса. Осматривая обстановку снаружи, опальная церковная служащая думала о произошедших событиях, вспоминала слова привратника. Никто так и не выступил в её защиту, включая Нэльраса. Подброшенного к воротам Грахойло сироту Сирлинорэ воспитывала до тех пор, пока он не вступил в должность хранителя одного из крупнейших монастырей при столице королевства.
Легкокрылая нашла несколько свечей, зажгла. Судя по захламлённости, келья служила обиталищем для провинившихся из числа своих, потому помещением пользовались редко. В сердцах Сирлия поблагодарила тех, кто распоряжались её жизнью в момент бессознательного состояния, за то, что не поместили в сырую темницу под главным корпусом. Значит, она оставалась своей.
Протерев пыльное зеркало в человеческий рост, дева разделась, повернулась спиной и увидела в отражении на месте крыльев два отростка чуть ниже лопаток. Выглядели они, словно прижжённые Вечным Светом культи, наподобие отпиленных и обгорелых рогов. Мученица хотела прочитать молитву, но не нашла в себе силы. Вера её во Всеотца и илтатрий пошатнулась.
Облачившись в домотканые одежды и сандалии не по размеру, Сирлинорэ покинула келью