из богатых домов, куда привозили детей из других семей. Саша и Оля Пушкины ездили, в частности, в дом Сушковых. Нет сведений о том, какой была, как выглядела «подруга возраста златого», воспоминание о которой сохранилось у Пушкина на всю жизнь. (Видимо, в записи о «первой любви» в плане автобиографии Пушкина имеется в виду именно она[19].) «Призрак милый» в послании к Юдину – не маленькая девочка, а прекрасная девушка; строки, посвященные ей, – не воспоминание, а мечтание, греза. Стихи написаны юношей, который так хочет любить, что уже любит. Предмет этой нежной страсти пока не существует в реальности – ну что же, поэт создает его в своем воображении: представляет взрослой девушкой подругу «красных детских лет» и влюбляется в этот образ. Насколько известно, Пушкин никогда больше не встречался с Софьей Сушковой, но в своих фантазиях он проживает целый роман с нею: здесь и свидания в роще при луне, и катанье в санях зимней ночью. Он так живо представляет себе эти встречи, прелестные черты, смущение и нежность возлюбленной, что, как наяву, переживает восторг и упоение взаимной любви. Себя же он представляет раненым воином на костылях. Конечно, такой герой куда интереснее неопытного лицеиста. Здесь он явно подражает Батюшкову: в отличие от семнадцатилетнего Пушкина, тот действительно воевал и был ранен. Возвращение к реальности («Увы! я счастлив был во сне…»), впрочем, не слишком печалит героя: в заключительной строфе он провозглашает мечту истинной радостью, которая заменяет поэту реальность жизни.
Питомец Муз и вдохновенья,
Стремясь Фантазии вослед,
Находит в сердце наслажденья
И на пути грозящих бед.
Минуты счастья золотые
Пускай мне Клофо не совьет:
В мечтах все радости земные!
Судьбы всемощнее поэт.
Клофо (Клото) – одна из трех мойр, богинь судьбы в греческой мифологии, прядущая нить человеческой жизни. (В римской мифологии они назывались «парки».) Он уверен, что «судьбы всемощнее поэт». Так ли? Ему еще суждено будет это узнать.
К ней
Эльвина, милый друг! приди, подай мне руку,
Я вяну, прекрати тяжелый жизни сон;
Скажи – увижу ли… на долгую ль разлуку
Я роком осужден?
Ужели никогда на друга друг не взглянет,
Иль вечной темнотой покрыты дни мои?
Ужели никогда нас утро не застанет
В объятиях любви?
Эльвина, почему в часы глубокой ночи
Я не могу тебя с весельем обнимать,
На милую стремить томленья полны очи
И страстью трепетать?
И в радости немой, в восторгах наслажденья
Твой шепот сладостный и тихой стон внимать
И тихо в скромной тьме для неги пробужденья
Близ милой засыпать?
Лирический герой стихотворения горько сетует на разлуку с возлюбленной. Причины разлуки не названы, но интонация лирического монолога позволяет предположить, что все зависит от решения женщины. Элегию иногда относят к «бакунинскому циклу», но этому противоречит ее содержание: описание ночи любви. Элегию можно по праву назвать первым эротическим стихотворением Пушкина, но такие подробности, как «шепот сладостный и тихий стон», вовсе не обязательно