бросаю парню, нерешительно мнущемуся на пороге, через плечо:
– Заходи! Не бойся, я живу одна. Обувь просто сбрось в коридоре, пол теплый.
Пока он возится, прохожу в комнату, включаю кондиционер на двадцать, в режим «турбо». Скоро в комнате станет «жарко», так что надо охладить хоть воздух. Сейчас – главное не спугнуть, поэтому стараюсь, чтобы мой голос не выдал меня, пытаюсь говорить твердо, но нежно.
– Теперь в душ. На улице жара, помойся. Потом на кухню. Можешь не одеваться, если хочешь, накинь халат, там висит – как хочешь.
Вот так-то. Потные тушки мне тут не нужны, а потом он помыться уже не сможет. Достаю из бара бутылочку легкого сухого вина. Режу запеченного мяса, сыра. Кладу на блюдо виноград, персик. Пусть мальчик думает, что в сказку попал. Да. Попал. Только сказки бывают разные.
Наконец-то вышел из душа. Долго же он плескался. Оделся в то, в чем и пришел. Надо же какой скромненький! Что же так даже интереснее, хотя и сложнее, лишняя работа.
– Я…
Ну вот, только не хватало того, чтобы сейчас своими жалкими речами сбил с меня настроения. Ничего у тебя не выйдет.
– Потом мне все расскажешь. Поверь я с удовольствием выслушаю тебя чуть позже. Еще успеешь наговориться! Ты вино лучше открой. Справишься? – Спросила я с издевкой, протягивая штопор, и решив уточнить важное для меня добавила язвительно, – А вино тебе можно? А то окажется, что спаиваю ребенка!
– Мне девятнадцать! – Обиженно вскинулся мальчик. – Могу паспорт показать.
– А вот и покажи!
Засопев парень полез в телефон и показал скан паспорта. Ну да, Игнат Семенов, девятнадцать годочков.
– Ну, тогда открывай уже, Игнат!
– Лучше Гоня, – буркнкул он открывая бутылку и наполняя бокалы.
Надо же… Гоня… я с трудом подавила смех.
– Ну что, Гонечка, садись за стол. А я Джинни. За знакомство! – произнесла тост я и поддразнила, – А стихи какие-нибудь можешь к нашей ситуации рассказать? Ну, или хоть про вино?
«Куда ему, обалдую такому» подумала я, однако Игнат смог меня удивить:
Он как вампир, забывший про любовь,
Теперь уже довольствуется малым;
И слабая пародия на кровь,
Спеша на пир, струится по бокалам.
И за окном сплошная светотень,
А аромат и гибельный, и дикий,
И сомелье, коему думать лень,
С зевком отметит нотки ежевики.
Пусть в волосах сплетется шелк и мед,
В устах замрет несказанное слово.
Все то, что было больше не придет,
Но вероятно возродится снова.1
– Сам написал,… – смутившись буркнул он, закончив декламировать.
Конечно, такие стихи в устах девятнадцатилетнего парня казались смешными, но ей богу в них что-то было. Однако с этим пора была закачивать. Парень становится мне интересен. Еще немного такого общения и я откажусь от задуманного, а этого мне не хотелось бы.
– Пей! И закусывай. Набирайся сил, они тебе понадобятся, – произнесла