затосковала по родине. Уехала хмурым осенним утром с одним саквояжем в руках. Петр потосковал, погоревал, да и женился в скором времени на Евлампии Градиной, зажил степенно и размеренно семейной жизнью с почти ежегодно прибавляющимся потомством. Но дом с тех пор прозвали Ганечкин. Эту историю рассказала девочкам Прасковья Александровна. А Танюше она так понравилась, что юная художница взяла, да нарисовала человечка в шляпке, из-под которой выбивалась челка, а у виска, между завитушками волос раскрывал свои лепестки цветок водяной лилии. Человечек, то есть красавица-полячка, держала в руках зонт с пышной оборкой. Танюша повесила рисунок над кроватью, и Ирка сказала, что он замечательный. Девочки, в ожидании автолавки, успели несколько раз пробежаться по прогону, пощипать нежной травы «мокрицы» для соседских куриц, поохотиться с сачком на бабочек, которых тут же отпускали на волю, заглянуть в таинственные недра всех деревенских колодцев. Наконец, автолавка приехала, очередь оказалась огромной, местные жители и дачники выстроились в ожидании привоза. Ирка купила два батона белого хлеба, и они с Танюшей неторопливо пошли в сторону дома. Во дворе у крыльца царила необычайная сумятица. Бабушка в отчаянии то заламывала руки, то с громкими криками бегала по улице, пытаясь огреть прихватом Иркиного отца:
– За что мне такое наказание?
– Что же ты учудил, непутевый?
Степан сбежал от экзекуции в сторону реки и издалека помахал Иринке, чтобы та потом пришла к нему. Девочки, испуганные непонятным происшествием, попросили Прасковью Александровну объяснить. Но женщина села на пороге, уронила голову на колени и тихо всхлипывала с ахами и вздохами, перемежающимися отборными ругательствами, направленными в сторону городских кретинов:
– Вот опиюга! Вот разбойник! Вот охломон! Вот супостат!
Наконец, она немного успокоилась и рассказала внучкам об ужасном событии… После того, как сестры ушли за хлебом к автолавке, приехал на побывку зять, Иркин отец. Она пожарила ему яичницу, налила по настоятельной просьбе пару стопок самогонки и отправила в огород, чтобы тот вырубил сухие ветки у кустов малины и смородины. Степан с удовольствием согласился помочь, правда до малины не дошел, зато ликвидировал под корень кусты смородины. То ли под действием спиртного у него снизился слух, и он не расслышал задания, то ли отсутствие опыта в таком важном вопросе сказалось на процессе. Но когда Прасковья Александровна увидела плоды его трудов, она побежала за вилами, забыв, что одолжила их соседке. Слава богу, не нашла, схватила ухват и огрела горожанина по спине. Тот стал спасаться бегством— эту картину застали удивленные сестры. Девочки кое-как успокоили бабушку и пошли искать на реку Иркиного отца. Тот сидел на берегу и нервно курил одну за другой папиросу «Прима». Ирка сообщила, что раньше обеда не стоит возвращаться, а то и того лучше отцу дождаться ужина, пока бабушкин гнев не утихнет, и сердечные раны от вырубленной под корень смородины не затянутся. Степан немного повеселел и сообщил, что